Книга Полынная ёлка - Ольга Колпакова

– Если сильные морозы, я в школу не хожу, – ответила я учительнице. Она вздохнула и пошла дальше.

Учительница в нашем первом классе была не городская и не такая нарядная, а маленькая, пухленькая, но красивая, с круглыми щеками и такая мягкая, что всё время хотелось к ней прижаться.

Мне понравились и учительница, и все уроки. На пении нам разрешили спеть, кто что знает, и я решила спеть то, что мы учили с Миной на Рождество: «У яслей я Твоих стою, Христос, мой покровитель, и в дар Тебе всё отдаю, что ты мне дал, Спаситель!»

Учительница сказала, что дальше не надо петь, что это не совсем школьная песня и очень грустная. И тогда я спела то, что мы горланили с Миной, когда пасли свиней: «Ой, любовь, ты любовь, до чего довела, с молодых юных лет погубила меня». Эту я спела до конца.

Мы сели на одну парту со Светой Фурцевой, и на рисовании она разрешала мне взять какой-нибудь один свой цветной карандаш. Только у двоих человек в классе были карандаши. Я долго выбирала, какой взять, что важнее раскрасить: небо, солнце или траву? Всё было важным, одно без другого не могло… Это было мучительно – выбирать, но второй я попросить и не смела.

На чистописании нам выдавали настоящие тетради! Чернилами из сажи и полынной палочкой, к которой привязали стальное перо, я старалась красиво-красиво писать буквы. Домой тетрадь брать не разрешали. Это была моя единственная тетрадка. Все остальные записи я делала в старых книжках между строк. Лиля принесла откуда-то справочник по болезням, и я его весь исписала. А когда научилась хорошо читать по-русски, то и прочитала, хотя там были мелкие буквы.

Прочитала я и про Минину болезнь. Она называлась страшно – ящур.

Я прочитала это бабушке и маме, они ничего не сказали.

Бабушке совсем не нравилось, когда я читала дома.

– От этого сыт не будешь, – говорила она. – На что надо надеяться – это на свои руки.

– А я думала – на Бога, – тихонько огрызнулась Лиля, так, чтобы её не услышали. Она совсем не хотела огорчать бабушку с мамой.

Лиля трудилась с рассвета до заката, ей даже некогда было со мной поиграть. Без Мины мне было очень грустно.

А ещё Лиле совсем не удавалось читать. Но пока мы ужинали, она внимательно слушала мои школьные новости.

Огорчало меня в школе только одно – до четвёртого класса нельзя было отращивать волосы: могли завестись вши. Мама стригла меня нашими большими ножницами, и я ходила вся как стриженая деда-Ванина овечка, ступеньками. И только Свете Фурцевой почему-то разрешали ходить с косой.

Первый класс я заканчивала отличницей.

Икона

В свинарник нам дали помощника – нашего дедушку Ваню Дедова. Он теперь пас свиней, когда я ходила в школу. Мне нравилось с ним разговаривать, и ещё он играл на гармошке и продолжал смешно называть меня разными именами: то Мариха, то Маша, то Маруся Поросёнковна – это если опоздаю подменить его на обед.

– Живи за всех, деточка, – непонятно говорил дед Ваня.

В самом начале мая умерла бабка Кариха. И нам отдали её избушку. Она была больше нашей каптёрки. Мы могли разобрать её, привезти брёвна к свинарнику и пристроить к каптёрке комнату или даже две. Правда, самим нам это было не под силу. Мы ждали, что когда-нибудь кто-то из мужчин поможет нам это сделать.

– Я всё равно не буду там жить! – сказала я. – Она заколдовала Мину.

– Всё в руках Божьих, – вздохнула бабушка.

– Я боюсь туда идти, – призналась я деду Ване. – Говорят, там призрак.

– Деточка, а ты возьми полыни, призраки боятся полыни, – посоветовал дедушка.

Но я не пошла в избушку после похорон Карихи вместе со взрослыми.

В деревне говорили, что бабка умирала долго и тяжело. Вся стена у лежанки была исцарапана ногтями до самых брёвен.

Через несколько дней я подкараулила Чумичова. Без Мины он не обращал на меня внимания и очень удивился, когда я появилась у их плетня.

– Пойдёшь со мной на чердак к Карихе? – спросила я Чумичова. – Я одна боюсь, а ты там уже был.

– Ты чо, там же теперь два призрака! Думаешь, бабка умерла по-настоящему? Она из своего дома ни на шаг! – выпучив глаза, сообщил Чумичов.

– Ты же смелый. Ты с одним призраком говорил и с двумя не испугаешься, – сказала я. – Мне очень у них спросить надо… И полынь у меня есть. А я тебе за это секрет скажу про зелёного льва.

Чумичов не мог решиться, стоит ему связываться со мной или нет. А мне обязательно нужно было спросить у призрака, хорошо сейчас моей сестре Мине или нет. Ещё я хотела спросить, когда закончится война. И когда вернётся папа. И увижу ли я ещё тётю Юзефину и Теодора. И станет ли Лиля учительницей. У меня было столько вопросов!

Чумичов согласился. Мы задами пошли к домику Карихи.

– Только клянись самым дорогим – никому об этом не болтать, – потребовал он.

Я поклялась именем Бога, Чумичов выпучился на меня и покрутил у виска.

Двери в деревне не закрывались на замки, и у Карихи они были просто завязаны верёвочкой.

Было ещё совсем светло и не очень страшно.

Мы нырнули внутрь. Чумичов стоял у дверей избушки, озирался, чесал голову. В избушке не было чердака! Это была избушка без потолка, только с крышей. Она топилась по-чёрному, без трубы!

– Неожиданно… – пробормотал Чумичов. Я поняла, что он наврал про чердак, и молчала.

Женщины убрались в домике после похорон. В нищей избе было совсем пусто. Только в углу напротив печи оставалась какая-то полка с тёмными дверками. Чумичов подкрался к ней, встал на лавку и открыл.

– Тьфу, – сказал он. – Иконы.

Я забралась рядом, чтобы рассмотреть.

Это были два старых, тёмных рисунка. Я их узнала. На одном был дедушка Дедов. На другом – наша Лиля в необычном платке.

– А ты правда думаешь, что Бог существует? – резко повернувшись ко мне, спросил Чумичов.

– Не знаю, – прошептала я.

– Бог, эй, Бог, – постучал Чумичов в бороду Дедову. – Ты где?

Вдруг дверь избушки резко открылась, мы с Чумичовым от страха хором вскрикнули и повалились с лавки.

– Вот ты где! Вы что здесь делаете? – непривычно громко и радостно кричала Лиля.

– Сдурела так людей пугать! – вскочив с пола, напустился на неё Чумичов.

– Сами хороши! Забрались в чужую избу и непонятно чем заняты! Мария, что за дела? Еле тебя нашла! – Лиля улыбалась. Было видно, что она совсем не собирается ругаться.