Книга Я служил в десанте - Григорий Чухрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знаю, где это. Пойдем, посмотрим!
– Девушки, а можно и мы с вами? – спросил Митя. Подружки посмотрели на нас. Одна из них, скривив ротик, нехотя согласилась:
– Пожалуйста…
По пути разговорились. Девушки рассказывали, что в городе много шпионов и что они наводят на город немецкие самолеты. Одна девчонка рассказывала:
– Недавно поймали старушку. Обыкновенная старушка, но почему-то в руках несла цветные карандаши. Вот так… Мы сразу подумали: это неспроста. Задержали старушку и отвели в милицию. Оказалась шпионка.
– Ну, уж сразу и шпионка! – усомнился Кривцов.
– Да! – настаивала девчонка. – Она, конечно, оправдывалась, но милиционер сказал…
– Ну, раз милиционер сказал, тогда точно шпионка, – съязвил Митя.
Рыжая обиделась, дернула за руку свою подружку и увела ее в сторону.
– Идите сами, раз вы такие умные!
Дальше мы продолжали искать место, где упала бомба, расспрашивая прохожих.
Бомба попала в жилой дом, на первом этаже которого находился большой книжный магазин. Она продырявила все этажи и разорвалась только внизу. По улице между кучками кирпичного щебня текли ручьи чистой воды (очевидно, пострадал водопровод). По всей улице валялись книги на русском и украинском языках. Недалеко от дома кучки свидетелей и зевак взволнованно обсуждали случившееся. Я машинально читал название книг. И вдруг наткнулся на толстую книгу. На ней было написано: «Л. В. Кулешов. Уроки кинорежиссуры». Сердце мое дрогнуло. Меня так захватила война, что я забыл о своей мечте стать режиссером, но, увидев эту книгу, я снова вспомнил все, и во мне с новой силой возгорелась мечта. Я подобрал книгу. Кинга была тяжелая, килограмма полтора-два, но я не мог с ней расстаться и долго носил ее в своем вещмешке. Эта книга определила всю мою дальнейшую жизнь. Много позже, уезжая после формирования на фронт, я оставил ее у своей любимой девушки, обещая возвратиться за ней. Любимая девушка, Ирина Пенькова, ее сохранила. Потом были оккупация и освобождение. Я возвратился за книгой, женился на девушке и опять уехал на фронт. Но это уже другая история.
События разворачивались стремительно и самым неожиданным образом. Утром у меня сняли гипс. Днем приняли кандидатом в партию. А через час я уже стоял в штабе 1-ой Запасной бригады Харьковского военного округа перед столом майора, который назначил меня, младшего сержанта, командиром пехотного взвода. Не скрою, я был польщен повышением: (командир взвода – офицерская должность) но не мог не сказать, что я по специальности радист и пехотного боя не знаю. Майор, выслушав меня, сказал устало:
– Если бы у меня было, кого назначить, я бы тебя, сопляка, в упор не видел. Но у меня нет офицеров. Ты больше года прослужил в армии. И вообще, – вспылил майор, – приказы не обсуждаются!
Я молча козырнул, повернулся и вышел из кабинета.
На улице перед зданием штаба меня уже ждал мой взвод. Это были только сегодня мобилизованные работники харьковского прилавка, на них еще была гражданская одежда. Их вид меня огорчил: все они по возрасту годились мне в отцы. Должно быть, и мой вид не произвел на них отрадного впечатления.
Нас отвели на какую-то гору и дали участок, который мы должны защищать. Участок располагался на гребне горы над станцией Харьков-Сортировочная. Окопы здесь были вырыты до нас, но были не в лучшем состоянии. Я взял велосипед и поехал к брошенным казармам. Там в опустевших комнатах среди разного хлама я разыскал книжечку «Боевой устав пехоты» и, возвратившись к своим подчиненным, вслух почитал, как следует оборудовать окопы. Привезли ужин и обмундирование. Командир роты, пожилой человек с брюшком, по фамилии Куцый, воевавший еще в гражданскую войну, вывел меня, пока люди ели, в поле за нашими окопами и сказал:
– Значит так, сынок, после ужина поведешь своих в баню. Пойдешь прямо так, через пустырь. – Он указал направление. – Увидишь две трубы – это и есть баня. Обмундируешь своих и вернешься в окопы. Ясно?
– Ясно!
Меня не задевало, что он ласково называл меня сынком. Он и в самом деле годился мне в папаши.
Ужин затянулся до темна. Я построил своих «торгашей» и повел их через пустырь, стараясь во тьме не потерять направление. А тьма была кромешная, ничего не видать, хоть глаз выколи. Я шел, думая о чем-то своем. Позади себя я слышал шаги своих подчиненных. Потом, опомнившись, я понял, что уже давно не слышу этого звука. «Ушли торгаши!» – подумал я грешным делом, но на всякий случай позвал.
– Ребята! Где вы?
– Мы здесь!
Оказывается, они были совсем недалеко от меня. Я возвратился на голос.
– Чего же вы стали?
– Мы вас не видим…
«Вояки! – с презрением подумал я. – Темноты испугались!»
Вообще я относился к своим подчиненным со сдержанным пренебрежением.
Набросив себе на спину белое полотенце, я спросил:
– Теперь видите?
– Теперь что-то разбираем…
Я пошел впереди, гордясь своей придумкой и в душе называя своих подчиненных презрительными именами. В то время я считал себя смелым и опытным солдатом, а их – трусливыми стариками. Мы нашли баню, вымылись, надели новенькое обмундирование и уже на рассвете возвратились в свои окопы.
Прибыла полуторка с винтовками и патронами. Я раздал оружие и объявил отбой. Среди моих подчиненных был один, кого я не так презирал, как других. Фамилия его была Прятко. Он пришел на призывной пункт со своим баяном и оказался талантливым музыкантом. Да и по возрасту он был моложе других. Мои «торгаши», не привыкшие спать в окопах, никак не могли пристроиться. Некоторые стонали. А Прятко тихо играл на баяне мелодию грустной украинской песни «Из-за горы камьяной». Слушая эту мелодию, я забылся.
И вдруг крик:
– Танки! Немецкие танки!
Я открыл глаза и посмотрел вниз. На станции Харьков-Сортировочная к рельсам медленно двигались три танка.
– Нечего паниковать! Это наши танки! – спокойно объявил я. – Откуда здесь взяться немцам?
Но танки вздрогнули, и через наши головы, шелестя и шипя, полетели снаряды. Один… другой… третий…
– В ружье! – героически скомандовал я.
Но все мои вояки повалились на дно окопа и лежали не двигаясь. Я схватил свою винтовку и стал стрелять по танкам. Огонь со стороны немцев усилился. Снаряды летели через наши окопы, а мои солдаты бездействовали. Я отстреливался, бегал по окопу, матюгался и пинками сапог поднимал боевой дух своих «стариков». Они поднимались на ноги, но только я поворачивался к другим, эти снова оказывались на дне окопа. Между тем с нашей стороны заработала артиллерия. Теперь и наши снаряды, шипя, летели через наши головы и рвались вокруг танков. Шум боя усиливался. В углу окопа, от страха надев противогаз вверх трубой, лежал толстый мужчина. Я подбежал к нему и сорвал противогаз. На меня смотрели глаза, от страха потерявшие радужную оболочку.
