Книга Уходи с ним - Аньес Ледиг

— Понимаешь, вдруг я кого-нибудь встречу, мне бы хотелось счастья и в этом.

— Ты не была счастлива с дедушкой?

— …

После стольких лет она наконец решилась мне довериться. Я внутренне собираюсь. Она, наверное, тоже.

— Ну как тебе сказать? Я так и не узнала, что такое фейерверк 14 Июля[10].

— И ты думаешь, что сексолог поможет тебе прочувствовать национальный праздник?

Малу улыбается, глядя на меня.

— Очень надеюсь. В конце концов, это его профессия. Но я не знаю, к кому именно обратиться.

— Сходи к акушерке.

— К акушерке? Знаешь, в моем возрасте я не слишком рискую залететь…

— Они и этим занимаются.

— Чем этим?

— Как научить видеть небо в алмазах.

— Ты такую знаешь?

— Да, есть одна.

Сверяюсь со списком телефонов в мобильнике, записываю номер на страничке, вырванной из записной книжки, и она тут же прячет листок, как девчонка, стащившая конфету. Все шито-крыто.

Моя бабушка восьмидесяти четырех лет пойдет к акушерке, чтобы поговорить о своей сексуальной жизни, потому что желает познать небеса в алмазах, прежде чем ей засияет прощальный свет. Ну что ж, если б мне сказали, что она заговорит со мной об этом после десерта «Париж-Брест», за столиком в кондитерской, в облаке жасминных ароматов, я бы только посмеялась! Кстати, я и сейчас смеюсь. В конце концов, она права. Может, мне следовало бы сходить с ней, а заодно и самой проконсультироваться.

— Не хочешь рассказать мне, почему ты всегда заказываешь «Париж-Брест»?

— Когда-нибудь расскажу, дорогая. Дай мне время, все должно идти своим чередом. А Брест[11] далеко от Парижа.

— Это твой собственный путь в Компостелу?[12]

— В некотором роде.

На вольном воздухе

Прошло несколько дней, я думаю.

Это она. Я узнаю ее голос. И ее духи тоже, легкие, с фруктовым ароматом. Мои чувства обостряются, наверно, это добрый знак. Те несколько дней, когда я не ощущал ее присутствия, показались мне долгими. Хотелось бы, чтобы на ее месте была сестренка, но это медсестра. Единственная, кто берет меня за руку с такой нежностью, когда оказывается рядом. Три дня ее не было. Я чувствовал, что готов открыть глаза, только желания не было.

Она проделывает гигиенические процедуры. Ненавижу вот так демонстрировать свои интимные части кому-то, кого я не знаю. Уж лучше б это был мужчина.

Как только она заканчивает, я открываю глаза. Я едва не проделал это во время врачебного обхода. Но я хочу официально прийти в себя именно в ее присутствии. Ни в чьем другом. Она помогла мне выдержать, и вполне логично, что это в ее обществе я хочу всплыть на поверхность.

Врачи только что ушли из палаты. Она вернулась ко мне, что-то записала в медкарте. Я слышу, как ручка шуршит по бумаге. Потом она возвращает медкарту на место, пододвигает стул и усаживается, беря меня за руку.

Усилие неимоверное, такое ощущение, что мои веки сделаны из свинца, но мне удается их приподнять. Я медленно тянусь к свету, который вдруг оказывается очень ярким. Болезненным. Как спелеолог, который вылезает на свет божий из земных глубин. Поэтому я оставляю глаза чуть приоткрытыми, вроде щелки между камнями. Ровно настолько, чтобы ее увидеть.

Я Джим из баллады Сушона[13].

Джимми очнулся в краю идеальном В светлом раю палаты госпитальной А медсестра — зеленоглазый ангел.

Глаза у нее синие.

Она мне улыбается.

А я не могу, у меня трубка во рту. Даже глазами не могу. Тогда я улыбаюсь внутренне. Какое облегчение вернуться к реальности. Живым. Во всяком случае, вроде того. Ванесса может на меня положиться. Я здесь. Ну, «здесь» — это для красного словца. Но сердце еще бьется. В остальном потребуется, конечно же, время, чтобы вновь обрести все свои способности, надежно упрятанные под повязками и отеками, под болью и шрамами.

— Привет, Ромео. С возвращением. Вы помните мое имя? Меня зовут Джульетта. Забавно, не правда ли? Не волнуйтесь, вы пока не можете говорить, потому что вы интубированы. Но мы очень скоро вынем трубку. Можете моргать или предпочитаете отвечать пальцем?

— …

— Ох, извините, это открытый вопрос. Хотите использовать ваш указательный палец, чтобы отвечать мне, да или нет?

(да)

— Вам больно?

(да)

— Я спрошу у врачей, можно ли увеличить дозу обезболивающего. Вы готовы к тому, чтобы убрать трубку?

(да)

— Вы чего-то боитесь?

(да)

— Что уберут трубку?

(нет)

— Больницы?

(нет)

— Меня?

(нет) (нет) (нет)

Она замолкает на некоторое время. Размышляет. Еще размышляет.

— Будущего?

(да)

— Все будет хорошо, — говорит она, снова беря меня за руку и поглаживая мне щеку тыльной стороной пальцев.

Я чувствую, как слеза скатывается мне в ухо. Терпеть не могу воду в ушах. Попробуйте объяснить указательным пальцем на простыне, что слеза попала в ваши слуховые пути, а вы этого терпеть не можете и будете крайне признательны, если она тем или иным способом решит данную проблему. Ладно. Пусть иллюзорную. Пусть она остается у меня в ухе, эта слеза. Вам может показаться странным, что я зацикливаюсь на таких мелочах, когда все остальное мое тело — одна сплошная мука. Что ж, именно капля и переполняет чашу.

Я зависим во всем.

Вдруг я вижу, как она подносит ватный тампон, чтобы протереть мою ушную раковину. Эта женщина — ангел.

Ангел с синими глазами. Исчезает.

Я закрываю глаза. Пусть веки передохнут, эти предатели, которые отвыкли выполнять что положено. Зато легче раскроются, когда она вернется.