Книга Уходи с ним - Аньес Ледиг

Может, он хотел, чтобы я с ним поговорила, а я могла сказать ему только одно:

«Делай, что хочешь, только не умирай».

Полная беспомощность

Все мало-помалу возвращается. Кое-какие картинки, которые я связываю с обрывками информации, подхваченными то здесь, то там, и все в конце концов складывается в определенную форму, а я начинаю по-настоящему понимать. Я вспоминаю огонь, малыша, его крик, который я слышал наверху, темноту и людей, суетящихся вокруг меня. Падение с восьмого этажа, смягченное деревьями, которые раздробили меня на тысячу кусков.

И я совершенно беспомощен.

Я осознаю, как мне повезло, что я еще жив. Но задаюсь вопросом, такое ли уж это в сущности везение, учитывая состояние, в котором я сейчас, как предполагаю, нахожусь. Я должен быть сильным. Даже если я совершенно беспомощен. По крайней мере, я контролирую свою волю к жизни. Ради Ванессы.

Я даже не знаю, где она. Спит ли одна дома или кто-то позаботился о ней, приезжали ли к ней социальные службы. И злится ли она на меня за то, что я ее так бросил.

А еще я не знаю, погиб ли малыш из-за того, что я так неудачно упал. И не знаю, почему я упал.

Мое сознание, как сыр грюйер, с большими дырками и с вопросами, на которые нет ответа.

Хорошо бы мне все объяснили.

За меня делают буквально все. Даже то, что человек делает исключительно сам, настолько это интимно. Просто невыносимо.

Жизнь продолжается, заключив меня в скобки. Я хочу знать, что происходит там, вне скобок. Я не желаю быть многоточием между двумя паршивыми скобками.

От меня больше ничего не зависит, и это сводит меня с ума. С непривычки. Обычно я полностью владею ситуацией. Во всем. И это я спасаю людей, а не наоборот.

А тут — абсолютная беспомощность. Как у страстного влюбленного: вот он остался наедине с женщиной и… ничего не может. Не знаю, страстно ли я влюблен в жизнь, но я остался лицом к лицу с ней, а у меня ничего не действует.

Кроме моей воли к жизни.

Значит, придется цепляться за это, если получится. Потому что на одном пальце я долго не продержусь.

Мастерица Дома Шанель

Я проспала до трех часов дня. После трех ночных дежурств подряд довольно трудно вернуться к дневному ритму. Но сегодня суббота, а каждую субботу я отправляюсь на полдник к бабушке. Лоран не любит, когда я туда езжу, ему это не нравится. Но раз уж сегодня он отбыл поиграть в гольф с друзьями, глупо было бы просто сидеть и его дожидаться. Быстро под душ, и я сажусь за руль, чтобы ехать к бабушке. В «Жаворонки». Ну и название для дома престарелых. Скорей уж силок для наивных птичек! Вам демонстрируют комфортабельное заведение, со всеми мерами безопасности для проживающих.

С материальной точки зрения, может, так оно и есть.

А вот с человеческой — дело другое.

Стоит зайти в гостиную, и погружаешься в море печали. Спертое дыхание смерти, чье преддверие — старость. Рассовывают стариков по углам, чтобы они смотрели, как проходит время. Если еще могут видеть. А что до тех, кто не слышат, так они тоже не много теряют — от мрачного тиканья высоких стенных часов до нескончаемого звука работающего телевизора, выплевывающего один за другим нелепые американские сериалы на протяжении всего дня. Докатиться до такого, вот уж действительно…

И в подобном окружении Малу, с высоты своих восьмидесяти четырех лет, твердо решила не сдаваться. Когда умер дедушка, она переехала в маленькую квартирку, расположенную над рестораном моих родителей. А позже, когда те перебрались на Лазурный Берег, чтобы спокойно вкушать заслуженный отдых, она предпочла отправиться в «Жаворонки». И речи не могло быть, чтоб она стала в тягость близким. И речи не может быть, чтобы она позволила себе умереть здесь. По крайней мере, не в обозримом будущем. А потому она скачет повсюду, помогает персоналу накрывать на стол, пересмеивается с медсестрами, ведет кружок живописи, поет на Рождество и принимает вновь прибывших. Малу всегда все делала для других. Всегда благожелательна и всегда там, где нужна. Ласковое словечко, небольшая услуга и улыбка в качестве бонуса. И она не собирается останавливаться на столь прекрасном пути.

Когда я была ребенком, меня растила бабушка, пока родители работали. Ресторан съедает практически все время. После ухода на пенсию она только нами и занималась. Огород, чудесные овощи, консервирование, варенья, выпечка, семейные трапезы. С Малу я научилась куче разных вещей. А главное — научилась делать их с любовью. «Ведь, что там ни говори, у овощного супа, приготовленного с любовью, совсем другой вкус, чем у того, который варили, перебирая в голове все дневные заботы», — утверждала она!

Малу ждет меня, сидя на скамейке у входа в здание, на носу у нее солнечные очки, достойные кинозвезды. Те самые, что мы вместе купили в прошлом году, когда она раз за разом твердила мне, что хочет выглядеть помоложе. Невероятный размер дымчатых стекол скрывает часть морщин на лице. Эффект подтяжки гарантирован. С лицом, чуть повернутым к солнцу, она напоминает старлетку на набережной Круазет[8]. Нога на ногу, руки на верхней коленке, спина прямая. Малу очень элегантна. И всегда такой была. Тридцать лет она провела в качестве швеи-мастерицы у Шанель в Париже и вернулась в Эльзас вместе с мужем, только когда ушла на пенсию. Но продолжала шить — для себя, для детей, для внуков, и очень следила за собой.

Ее мечта? Сшить мне свадебное платье. Вот только не грех бы мне выйти замуж… Лоран пока не хочет. Говорит, еще слишком рано. В один прекрасный день станет слишком поздно, но как ему это втемяшить в голову?

Увидев, как я подъезжаю, она делает мне изящный жест рукой, на манер Мисс Франции. Я невольно смеюсь.

Полчаса спустя мы уже сидим в уголке ее любимой кондитерской. Она заказала зеленый чай с жасмином и «Париж-Брест»[9]. Как обычно. Она ни разу не захотела мне объяснить, почему всегда выбирает «Париж-Брест».

— Он здесь особенно хорош.

Конечно. Хотя она могла бы разнообразить удовольствия. Но говорит, что питает особую нежность к «Париж-Бресту». Пусть так.

Я как раз подношу чашечку кофе к губам, когда она заявляет:

— Мне бы хотелось проконсультироваться у сексолога.

Я чуть не поперхнулась. Мои округлившиеся глаза вынуждают ее опустить свои с легкой, почти виноватой улыбкой.