Книга 29 - Адена Хэлперн

Удивительное путешествие, удивительное утро и самый удивительный подарок, который я когда-либо могла получить, – но так просто не должно быть. Хоть мне и казалось, что молодость свою я растратила впустую, большего мне не полагалось.

Я вернулась к обеденному столу. В каждый торт воткнула по двадцать пять свечек и зажгла их все. (Что, к слову, было ужасно затруднительно. Вы когда-нибудь пробовали одновременно зажечь семьдесят пять штук этих жалких свечек? Зажечь их все сразу совершенно невозможно; неудивительно, что в тот вчерашний торт Барбара воткнула только двадцать девять.)

Я закрыла глаза и загадала желание.

И пожелала, чтобы мне снова стало семьдесят пять.

Ради Барбары, ради Люси, даже ради Говарда.

Загадав это, я глубоко вдохнула и уже приготовилась задуть пламя.

– Эй! – раздался вдруг за спиной голос, и я оцепенела. – Какого черта вы делаете в квартире моей бабушки и какого черта на вас это платье?

Бабушка?

– Боже мой, Люси, меня чуть сердечный приступ не хватил! – выдохнула я, взявшись за грудь и оборачиваясь к внучке.

– Где моя бабушка?! – рявкнула та и схватила бесценную итальянскую вазу, которую мы с Говардом как-то привезли из Тосканы – тайком в моем чемодане, чтобы не пришлось заполнять таможенную декларацию.

– Пожалуйста, поставь эту штуку на место! – потребовала я, делая шаг в ее сторону, но она лишь замахнулась в ответ. – Это я! Твоя бабушка, Элли Джером!

– Ты что, за полную дуру меня держишь? – Она махнула вазой в мою сторону.

– Да я это, честное слово! Люси, опусти вазу и выслушай меня. Посмотри мне в глаза. Это я, клянусь тебе. Давай присядем. Может, тебя накормить? Ты голодная? У меня остался жареный цыпленок, недавно готовила.

Тут я вспомнила про все семьдесят пять свечек на тортах; они уже прогорели почти до основания.

– Ох, во имя всего… – сердито бросила я и двинулась было к столу. – Видишь, что ты наделала? Теперь придется опять идти за свечками.

– Стой, где стоишь! – крикнула Люси, а потом сама подошла к столу и задула свечи.

– Люси! – Я подалась к внучке, но та отступила на пару шагов. – Ох, ну что ж это такое? Твое имя Люси Морган Сутамолок, но теперь тебя зовут Люси Джером. Я считала, что в твоем свидетельстве о рождении должны написать «Люсиль», но твоя мать настояла на «Люси». Она обожала этот сериал, «Я люблю Люси». Я по-прежнему думаю, что твоя мать была не права, но это к делу не относится. Ты родилась седьмого декабря в пенсильванской больнице. В то утро шел снег, и дедушке Говарду пришлось поставить цепи на колеса нашей машины, чтобы мы могли доехать до больницы и повидать тебя. Тебя назвали в честь отца Говарда – Леонарда, твоего прадедушки.

– Это кто угодно мог разузнать. Я блог веду!

– Ты назвала это платье в честь меня! – Я оттянула ткань. – Ты смоделировала его после того, как увидела такое же у меня в шкафу.

– Это все знают!

– Ладно, а если так? Твое любимое телешоу – это… Ох, как же называется эта программа, где все поют?

– «Американский кумир»?

– Нет, другая. – Я щелкнула пальцами, силясь вспомнить.

– «Ищем звезд».

– Нет, другая, там еще нужно петь, когда музыка останавливается.

– «Не забудь слова»? – спросила Люси, искоса взглядывая на меня.

– Точно, оно! – Я даже подпрыгнула.

– Терпеть не могу это шоу!

– Правда? Ладно, а вот так: ты утверждаешь, что твой любимый фильм – «Гражданин Кейн», но на самом деле это «Блондинка в законе».

Тут она застыла:

– Кто тебе рассказал?

– Никто! Мне пришлось сто раз посмотреть это кино с тобой. По-твоему, я получала удовольствие?

– А вот и неправда! – Она наставила на меня вазу. – Ты говорила, что это и твой любимый фильм!

Я рассмеялась: ловко она меня поддела. Люблю этот фильм, и девушка там такая милая, и собачка.

– Вот видишь, ты знаешь, что это я! А я всем говорю, что мой любимый фильм – «Маленькие женщины».

– И все экранизации Джейн Остин.

– Да, хотя это как раз правда – особенно то кино, там еще эта актриса, как же ее зовут?

– Энн Хэтэуэй?

– Нет, другая.

– Гвинет Пэлтроу?

– Нет же, думай, Люси, думай!

– Кира Найтли?

– Господи, Люси, – я начала раздражаться, – да другая же, как же ее…

– Это не я должна тебе подсказывать! – закричала она. – Ты должна сама мне доказать!

– Люси, будет тебе. Я, может, и выгляжу на двадцать девять, но у меня по-прежнему старушечья память. Ты же знаешь, я забываю все на свете. А! Эмма Томпсон!

Вот тут мне показалось, что она наконец поверила. Люси уставилась на меня, широко раскрыв глаза и не говоря ни слова.

– Ее ведь так зовут? – спросила я.

– Да, – прошептала Люси.

Несколько полных секунд она молчала и глядела на меня.

– Какая у меня в детстве была любимая плюшевая игрушка?

– А, ну это просто. Кролик. – Я улыбнулась, припоминая. – Рэй-Рэй, так ты его звала. Рэй-Рэй. Ты с ним не расставалась. Нам приходилось покупать запасных кроликов, на случай, если ты его потеряешь. И когда ты время от времени и в самом деле теряла его, ты всегда понимала, если мы давали тебе замену. Ах, Люси, ты была такая умница.

Она ничего не отвечала, глядя на меня испытующе.

– Хорошо, – сказала Люси, снова уходя в оборону. – А кто такой Флабби?

– Флабби?

– Да, кто такой Флабби?

Я подумала секунду.

– Ага, так ты звала свое одеяло.

– Неправильно! Флабби звали моего розового аллигатора. Одеяло звали Скрабби.

– Да ладно тебе, как, по-твоему, я могу все это помнить? Спроси что-нибудь полегче!

– Хорошо. Вот это может знать только моя бабушка, так что если ты и вправду она, то скажешь.

– Договорились, только что-нибудь не слишком сложное.

– Ну нет, это будет просто. Что у нас было на ужин в прошлый вторник?

– Люси, ну как, черт возьми, я могу вспомнить, что мы ели в прошлый вторник… – И тут я вспомнила: – Мороженое! Мы ели мороженое! Наш секрет! То самое, с кусочками шоколадного печенья. Никто ведь не знает, правда? Мы поклялись друг другу, что никому не скажем!

Люси ахнула и потрясенно застыла. Бедная девочка.

– Послушай, – сказала я, придвигаясь к ней, – прежде чем ты засыплешь меня вопросами, присядь и дай мне объяснить. И не могла бы ты поставить наконец эту вазу? Мы с дедушкой тащили ее на себе всю дорогу из Италии.