Книга Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

В ходе последующего отступления оторваться от противника не удалось, вновь произошло то, что уже не раз губило русскую армию: скверное управление движением при начале отступления, и в результате потеря контроля над ним114. В ночь на 28 января (10 февраля) штаб Н. А. Епанчина стал менять место дисклокации, и к утру его поезд оказался в Ковно, в 100 верстах в тылу. Вскоре генерал вернулся назад в Вильковишки, но время было упущено115. Штаб корпуса при переезде фактически оказался оторван от своих подчиненных, управление войсками потеряно. Утром 29 января (11 февраля) две отходившие дивизии вышли на одну дорогу и перемешались, превратившись в толпу вооруженных людей116. Соединения, которые в течение почти двух недель с упорством вели тяжелейшие бои, наступая на немецкие укрепления, фактически прекратили свое существование как боеспособные единицы117. Оказать этим войскам какую-либо помощь непосредственно на фронте или в тылу, путем прикрытия тыловых путей к Неману, штаб 10-й армии не мог118. «Призрак противника сделал остальное, – вспоминал И. А. Хольмсен. – Вержболовская группа пришла в полное расстройство ко дню 11 февраля»119.

Дальнейшее движение ее остатков после этого быстро приняло хаотический характер. Подвергшись вечером 11 февраля нападению незначительных сил противника, толпы отступавших запаниковали и устремились в направлении на Ковно120. Каким-то чудом удалось сохранить артиллерию: из 152 орудий, включая 16 тяжелых, было потеряно только 17 легких и 10 пулеметов121. Порядок и дисциплина сохранились лишь в прикрывающей отход коннице, из пехотных частей корпуса за Неманом собрались поначалу около 5 тыс. человек122. Впрочем, сохранившаяся благодаря командовавшему ею генералу Е. А. Леонтовичу кавалерия после отхода также перестала играть роль в сражении. До 2 (15) февраля конный отряд, выведенный на правый, восточный берег Немана в Олиту, фактически утратил связь со штабом армии и бездействовал. Командир отряда даже не воспользовался имевшейся у него радиостанцией123. Прекрасный состав 1-й и 3-й кавалерийских дивизий и их артиллерийские бригады также не были им использованы в должной мере124.

В весьма тяжелом положении сразу же оказалась крепость Ковно. К концу 1914 г. ее гарнизон состоял из двух ополченских бригад, второочередного казачьего полка и нескольких сотен пограничной стражи. Комендант крепости генерал от кавалерии В. Н. Григорьев был занят формированием дивизиона осадной артиллерии, который ему надлежало направить под Перемышль. Опасаясь оказаться в сложном положении в случае прорыва немцев, он в январе 1915 г. обратился к Ф. В. Сиверсу с просьбой об усилении гарнизона, которая осталась без ответа. В результате к началу февраля ситуация нисколько не изменилась, за исключением того, что осадную артиллерию все же успели отправить на Юго-Западный фронт125. Благодаря тому, что из Вержболовской группы удалось спасти хотя бы что-то, Ковенская крепость не лишилась полностью пехотного гарнизона, в противном случае немцы смогли бы взять ее практически голыми руками126. С другой стороны, эти остатки в последующие критические для 10-й армии дни могли только обороняться.

В середине февраля гарнизон Ковно получил подкрепление, сюда стали прибывать из-под Варшавы эшелоны 2-й бригады 68-й пехотной дивизии127. Впрочем, на положение 10-й армии это уже никак не могло повлиять. Учитывая то, что немцы заблаговременно озаботились выделением частей для прикрытия от возможных ударов со стороны Ковенской крепости, они смогли спокойно и без остановки продолжать обходное движение своими основными силами128. В результате этих событий правый фланг 10-й армии был оголен, ее правофланговым корпусом фактически стал 20-й армейский корпус129. Тем временем из-за задержки отступления командир 20-го корпуса, не зная о том, что справа и в тылу на пространстве более 80 км нет ни одной боеспособной русской части, весь день 28 января (10 февраля) продолжал удерживать занимаемые им позиции130. Обходящие его колонны противника двигались, не встречая никаких серьезных препятствий, кроме природных. Разумеется, и немцы при движении столкнулись с теми же сложностями, однако наступавшие имели определенное преимущество.

«Снежные сугробы в человеческий рост, – вспоминал Э. Людендорф, – чередовались с гололедицей. Русским предстояли еще большие трудности, так как перед их колоннами должны были двигаться обозы»131. Нельзя не отметить, что подготовка германских войск к действиям в специфических зимних условиях Мазур была все же лучшей, чем у русских. «Тяжелее всего приходилось артиллерии и обозу, – писал участник боев, – так как, несмотря на то что они были снабжены полозьями, они все же вязли в снежных сугробах. Лошади, не получавшие уже достаточно фуража, не в силах были вытаскивать тяжелые повозки. Приходилось прибегать к человеческой помощи. Само собою понятно, что прежде всего следовало доставить артиллерию с ее зарядными ящиками. Обоз, походные кухни и провиантские повозки пришлось предоставить самим себе, и следовательно, о регулярном продовольствовании не могло быть и речи. Но каждый стремился только вперед»132. Сложности с обеспечением продовольствием и фуражом (в повозках и орудиях заблаговременно была введена усиленная упряжка в 10–12 лошадей) в определенный момент даже поставили под угрозу продолжение операции, но захваченные в Вержболово русские склады упростили решение проблемы снабжения133.

После долгих колебаний днем 28 января (10 февраля) командующий 10-й армией принял решение об общем отступлении в направлении на восток134. Явно противоречивые приказы, приходившие один за другим, приводили к путанице и никак не способствовали налаженной работе штаба и тыла 20-го корпуса135. В результате предыдущий приказ начать подготовку к отходу от 27 января (9 февраля) пришел в его дивизии утром 28 января (10 февраля), а днем немцы начали атаковать их во фронт136. Сам отход первоначально предполагалось организовать только в ночь с 28 на 29 января (с 10 на 11 февраля)137. Не лучшим образом обстояли дела и в штабе 10-й армии. Поздним вечером 28 января (10 февраля) там получили сообщение, в котором говорилось, что значительные силы германской пехоты, прикрываясь на востоке конницей, движутся в тыл 20-го корпуса.

Только в этот момент Ф. В. Сиверс понял, какая угроза нависла над центром армии, но предпринять что-либо, чтобы обеспечить пути отхода войск П. И. Булгакова, он не мог по причине полного отсутствия резервов и разгрома 3-го корпуса138. Между тем путь движения в сторону Немана, указанный 20-му корпусу, оказался уже под угрозой передовых частей 10-й немецкой армии139. Отступление должно было начаться ночью, без прикрытия отброшенной противником кавалерии, при этом по дорогам, предназначенным для двух дивизий, должны были пройти четыре140. Тем временем части прикрытия 20-го корпуса отбили попытки противника перейти в наступление на фронте и приковать русские войска к позициям. Понеся значительные потери, немцы вынуждены были откатиться назад, но вскоре они возобновили свои атаки141.

10 февраля в девять часов вечера начался отвод 20-го корпуса с занимаемых позиций. «Каждой дивизии, – вспоминал участник этих событий, – был указан путь отхода прямо на восток по отчаянно плохим проселкам. Между тем все главные дороги от фронта отходили несколько на юго-восток. Поэтому, отходя, согласно приказу штаба корпуса, дивизии открывали удобнейшие для движения пути противнику, вследствие чего примыкавшие с юга соседние части подвергались серьезной опасности быть атакованными во фланг с момента отхода северного соседа»142. И вскоре эта опасность стала реальной – ночью на правом фланге корпуса уже появились немцы143. Направление на восток, на Неман, указанное П. И. Булгакову, делало практически неизбежным его столкновение с противником. Цель марша с самого начала находилась под серьезнейшей угрозой144. Этим проблемы отступавших не ограничивались. Движение русских колонн в ночь с 28 на 29 января (с 10 на 11 февраля) проходило в тяжелейших условиях145.