Книга Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

«Дорога была невероятно тяжелая, – вспоминал участник похода. – Последние дни шли снежные бураны и нанесли массу снега, образовав «пробки» в шоссейных выемах. Полотно железной дороги было занесено и движение поездов прекратилось еще с 26 января. В снежных заносах тонули орудия, повозки. Люди, сами измученные тяжелой дорогой, увязая по колено в рыхлом снегу, тащили и то, и другое по снежным сугробам на собственных плечах. Там, где лошади не могли тащить, выступали на сцену силы человека и побеждали стихию. Борьба была невероятная! Начавшаяся с вечера снежная метель к полночи превратилась в настоящую снежную бурю. Масса песка и снега секла и жгла лица и руки, а ураганный ветер прямо сбивал с ног измучившихся людей, пронизывая их своим ледяным дыханием. Все это вместе с сознанием оставления без боя укрепленной позиции породило тяжелое моральное состояние в течение этой мучительной ночи»146. Войска сумели пройти за ночь около 18 верст, переход был относительно спокойным, противник еще не мешал их движению147.

Морозы и метель сменились на следующий день необычно теплой погодой. Войска покидали территорию Восточной Пруссии и выходили на родное бездорожье. «Если трудно было идти под бураном и пробиваться сквозь засыпанную снегом пущу, – вспоминал командир 29-й пехотной дивизии генерал-лейтенант А. Н. Розеншильд фон Паулин, – то дальнейшее движение стало еще более тяжелым. Настала оттепель, перешли с шоссейных немецких дорог на бездорожную пограничную полосу Сувалкской губернии, в болотистые низины и на холмы из вязкой глины. От Блиндгалена к колонне присоединились еще 2 и 3 парки, направленные сюда крайне некстати инспектором артиллерии корпуса, и таким образом обозная колонна достигла невероятных размеров. Приходилось прямо надрываться, чтобы тащить артиллерию и повозки. В некоторых местах устраивали гати для перехода через болота, а подъемы выкладывали хворостом»148.

Ускоренное движение в таких условиях было в принципе невозможно, между тем восточный маршрут отступления становился все более и более опасным. 11 февраля немцы находились от Мариамполя и Кальварии на расстоянии 25–30 верст, 20-й корпус – на расстоянии 60 верст, от Сейн его отделяло 75 верст, противника – 60 верст149. Постоянный контакт с противником, трудности движения по узким дорогам, проходящим через леса, озера и болота – все это ставило возможность успешного отхода под угрозу. В не меньшей степени угрожало русским войскам отсутствие координации движения. На марше дивизионные штабы теряли связь с корпусным, в результате и те, и другие сутками не имели информации друг о друге150.

Перемешиваясь между собой, части теряли боеспособность и оставляли неплохо подготовленные промежуточные позиции, которые так не хотели атаковать в лоб немцы151. Возникла серьезная опасность для центра армии, настоятельно требовавшая изменения маршрута его движения.

Днем 29 января (11 февраля) Н. В. Рузский по-прежнему требовал задержать наступление противника и сделать все возможное, чтобы не допустить дальнейшего отхода правого фланга 10-й армии152. Надо отдать должное Ф. В. Сиверсу – он попытался разъяснить реальную ситуацию начальнику штаба фронта генералу А. А. Гулевичу: «О том, что делается в районе генерала Епанчина, я не знаю. Если я решился отходить, то только ввиду крайности. Если я буду упорствовать на настоящих позициях, то могу подвергнуть остальные три корпуса риску не только потерять свои сообщения, но и лишиться возможности перехода в наступление совместно с 12-й армией. Прошу сообщить, чем Вы руководствовались, настаивая на том, чтобы я атаковал противника и помогал расстроенному и уже отступившему Епанчину. Какая от этого будет польза, если и части XX корпуса будут расстроены? Я представляю себе обстановку так, что для общей пользы мне нужно отойти от угрожающих обходов – действительных, а не воображаемых, и сохранить три корпуса для перехода в наступление»153.

В ответ штаб фронта распорядился в крайнем случае отступить на один переход и в любом случае удержать эту линию, возражения Ф. В. Сиверса о невозможности выполнения данного приказа были проигнорированы154. В это время А. П. фон Будберг предложил немедленно изменить маршрут движения 20-го корпуса и начать подготовку новых путей отхода, однако командующий армией опасался, что изменение приказа приведет к перекрещиванию колонн в движении и хаосу155. Иначе говоря, начальник штаба 10-й армии предлагал пойти на ускоренный вывод войск в южном направлении, в сторону от наступавших немцев, что привело бы к потере обозов и этапных линий, но спасло бы живую силу. Данное решение в случае его реализации могло ликвидировать угрозу катастрофы, сведя ее на уровень неудачи.

Ф. В. Сиверс не решился принять это предложение, тем более что штаб фронта был решительно против оставления Восточной Пруссии без боя156. Разрешение Н. В. Рузского действовать по собственному усмотрению, да и то со значительными оговорками, командующий получил в час дня 29 января (11 февраля): «Вследствие занятия немцами района Просткен – Граево и возможности их дальнейшего движения на Августов и ввиду неимения сведений о положении генерала Епанчина предоставляю Вам действовать по обстановке, считая конечной целью, во всяком случае, остановить наступление немцев на линии Осовец – Августов – Сейны – Ковно, опираясь флангами на крепости и удерживая во что бы то ни стало Августов и при малейшей возможности Сувалки, дабы иметь выгодное исходное положение для решительного перехода в наступление одновременно с войсками, сосредоточенными в Ломжинском районе»157.

Только поздно ночью 29 января (11 февраля) в штабе армии окончательно выяснились размеры катастрофы на правом фланге. Стало ясно, что Вержболовская группа практически перестала существовать158. Что касается группы 12-й армии в районе Ломжи, то она еще не была собрана. Первые части, назначенные для прикрытия развертывания группы, начали появляться в этом районе только 1 (14) февраля, сосредоточение же ее было закончено только к 3 (16) февраля. Учитывая тот факт, что целый ряд частей сразу же начал перебрасываться с относительно спокойного направления на Прасныше на угрожаемые участки, к 4 (17) февраля вся 12-я армия насчитывала всего четыре дивизии и реальной помощи Северо-Западному фронту оказать не могла159.

Кризис на правом фланге 10-й армии продолжал углубляться. Несколько лучше дело обстояло на ее левом фланге, которому удалось вовремя оказать помощь – 30 января (12 февраля) сюда на санях была переброшена стрелковая бригада. Сделано это было как нельзя вовремя, так как в резерве оборонявшегося в районе Лыка 3-го Сибирского армейского корпуса к моменту ее прибытия оставался лишь один батальон160. С большим трудом благодаря упорной обороне сибиряков 10–13 февраля прорыв немцев здесь был временно остановлен161. Командиру корпуса генералу от инфантерии Е. А. Радкевичу удалось стабилизировать положение, что несколько успокоило Ф. В. Сиверса, считавшего, что свой основной удар немцы наносят именно на этом участке162. Окружение сибиряков не удалось, однако армия О. фон Белова достигла уже определенных результатов – с начала наступления ею были захвачены 8 тыс. пленных, 21 орудие и 34 пулемета163.

Весь день 31 января (13 февраля) начальник штаба 10-й армии генерал А. П. фон Будберг настаивал на форсированном выводе 3-го Сибирского и 20-го армейского корпусов в направлении на юг и юго-восток, к линии реки Бобр164. Это решение не только могло вывести войска из-под опасности окружения, но и дало бы им возможность занять относительно немецкого движения фланговое положение. Однако эти предложения не были поддержаны165. Причина отказа Ф. В. Сиверса была той же, что и ранее – 13 февраля он получил распоряжение главнокомандующего фронтом: 10-й армии разрешалось отступить далее указанной ранее линии Осовец – Августов – Ковно и занять позиции Осовец – Липск – Сопоцкин – Олита – Ковно для прикрытия сообщений армий Северо-Западного фронта, действующих на Висле.