Книга Кровавый контракт. Магнаты и тиран. Круппы, Боши, Сименсы и Третий рейх - Луи Лохнер

Этому человеку, ставшему предпринимателем волею судеб, невозможно отказать в личном мужестве. В январе 1923 года французы оккупировали Рурский бассейн. 31 марта на заводе концерна Круппа в Эссене произошло столкновение между рабочими и французскими военными. Французский лейтенант с одиннадцатью солдатами начали занимать завод, где производились грузовики, и захватывать автомашины, которые отправлялись развозить конверты с недельной зарплатой для рабочих. Произошла стычка, в ходе которой многие получили ранения, а тринадцать рабочих были убиты. Глава концерна присутствовал на похоронах и дважды давал показания в защиту своих рабочих на слушании дела, которое велось французами. В конце апреля Крупп фон Болен присутствовал на заседании Прусского государственного совета, когда получил третий вызов в суд от французских оккупационных властей. Он решил немедленно вернуться в Эссен. Члены совета не рекомендовали ему ехать, так как он не сомневался в своем аресте.

– Но мой долг – защищать моих рабочих, – возражал Крупп.

Он прибыл в Эссен 1 мая и известил об этом французов, но был арестован и обвинен в подстрекательстве к «мятежу». Французы приговорили его к тринадцати годам тюремного заключения в Дюссельдорфе. Но ему пришлось отсидеть только несколько месяцев, так как в это время германское правительство развернуло пассивное сопротивление. По возвращении на завод он был встречен рабочими как победивший герой.

Безусловная покорность властям сочеталась в нем с глубокой преданностью долгу. Своим первым и наиглавнейшим он полагал долг перед родиной. Горячий патриот, он искренне верил девизу: «Право оно или нет, но это мое Отечество».

Вторым по значению долгом он считал свою преданность семейству Крупп, его традициям, рабочим и служащим, а также знаменитым социальным проектам, то есть обеспечению рабочих жильем, медицинской помощью, страхованием и пенсиями.

Кроме того, он считал своей обязанностью честно служить на почетных постах многочисленных организаций, куда его избирали. Среди них самой важной была должность президента Имперского объединения германской промышленности, которое он возглавлял с 1931 по 1934 год.

Он пользовался глубоким уважением рабочих, число которых составляло около 140 тысяч. Он был для них почти культовой фигурой, как и все члены семьи Крупп. Густав фон Болен, известный своей сдержанностью в проявлении чувств, заплакал, когда его жена Берта первый раз навестила его в дюссельдорфской тюрьме – но не от жалости к себе, а растроганный мыслью, что «он стал полноправным членом семьи Крупп».

Однако его отношения с рабочими вовсе не были непринужденными и панибратскими, это были отношения между преданными рабочими и отцом-руководителем. Он действительно прислушивался к их жалобам и предложениям, но вел себя сдержанно и официально. Невозможно было представить, чтобы кто-то мог запросто хлопнуть его по плечу и сказать: «Привет, старина Гус!» В нем всегда чувствовалась незаурядная личность.

Он скрупулезно соблюдал все контрактные обязательства. Его помощники вспоминают множество случаев, когда он пренебрегал советами своих юристов аннулировать контракт, невыгодный для фирмы. «Для меня контракт священен», – коротко отвечал он, прекращая этим все споры. В представлении четвертого по счету Пушечного короля и Версальский договор был таким же обязательным для исполнения контрактом.

Коллеги ценили в нем справедливость и способность устранять разногласия. Большинство из них были жесткими, упрямыми и бескомпромиссными руководителями, поэтому они были довольны, что во главе их объединения стоит человек, при всех обстоятельствах сохраняющий выдержку и достоинство, умеющий тщательно взвесить каждое предложение и всегда готовый к компромиссам. Он не был по натуре конфликтным, воинственным человеком.

Он вызывал у своих коллег-промышленников глубочайшее уважение. Недаром его называли некоронованным королем Рура. Его приглашение посетить семейный особняк Круппов в пригороде Эссена, виллу Хюгель – величественное здание с двумястами комнатами и залами, – было равносильно королевскому приказу.

В бытность мою германским корреспондентом Ассошиэйтед Пресс я как-то был приглашен на виллу Хюгель на ланч. Наша автомашина прибыла к центральному входу в 13:29. Через минуту нас, журналистов, пригласили в огромный приемный зал, где хозяин и хозяйка дома уделили на знакомство с нами ровно десять минут.

Точно в 13:40 распахнулись высокие двери, ведущие в столовую, и нас пригласили к столу. Во время скромного ланча, на который было отведено всего тридцать минут, гости обменивались с хозяевами короткими замечаниями.

В 14:15 нас провели в гостиную, где были поданы кофе и ликер. Выделенное на них время составляло пятнадцать минут. Затем – гудбай, благодарим и ауф видерзеен. Отъезд в 14:30. Все было в высшей степени корректно.

Промышленники, бывавшие на вилле Хюгель на вечерних приемах, рассказывали мне, что в 22 часа к ним неслышно подходил слуга и докладывал: «Ваш автомобиль ждет вас у парадного». Остававшиеся на ночь гости должны были попросить подать им завтрак в постель или завтракать с хозяевами ровно в 7:15. Если они опаздывали на завтрак, то двери в столовую были уже закрыты.

Но требования, предъявляемые Боленом к своим гостям, были не строже тех, которым подчинялся он сам и его домашние. Он никогда не курил, практически был трезвенником, позволяя себе несколько глотков вина лишь в знак любезности по отношению к своим гостям. Его жизнь была расписана по минутам. Единственный отдых – это короткая пробежка на лошади или время от времени поездка в свое австрийское имение.

Дети воспитывались скорее в уважении, чем в любви к отцу. Старые промышленники уверяли меня, что его старший сын Альфрид становился совсем другим человеком, когда оказывался вне наблюдения со стороны отца. «Дети должны быть на виду, но их не должно быть слышно» – этот постулат действовал на вилле Хюгель по отношению к пяти сыновьям и двум дочерям Берты и Густава.

Когда сыновья выросли и, вернувшись после учебы в университете, отважились выказать интерес к политической жизни страны, глава семьи оборвал их фразой «Здесь политика запрещена» («Хир вирд нихт политизирт»).

Подобно многим монархам, воспринимающим своих сыновей как потенциальных соперников, этот промышленный король тоже не доверял своему «наследному принцу» Альфриду. Поэтому, когда в 1939 году Густав Крупп фон Болен заболел прогрессирующим атеросклерозом, а в 1943 году необходимо было возложить ответственность за соблюдение интересов Круппов на Альфрида, молодой человек оказался недостаточно подготовленным, хотя и работал в концерне с 1935 года.

Отношение Болена к Гитлеру, часто озадачивающее и его друзей и врагов, определялось его характером и прошлым, которые я попытался коротко описать.

Оказалось, что Густав Крупп фон Болен очень не любил обсуждать дела, в отношении которых лично принимал решения. Если бы он советовался с кем-либо, то мог бы избежать ошибок, из-за которых производил впечатление «ребенка, заблудившегося в лесу» сложных политических обстоятельств. И это не потому, что он свято верил в безошибочность своих суждений, просто он предпочитал брать ответственность за подобные решения целиком на себя.