Книга Всё сложно - Харриет Лернер

Интересно подумать о том, как культурное наследие формирует наш голос, – хорошо это или плохо. Рассмотрим, например, англосаксонский протестантский упор на оптимизм, веселый стоицизм, самостоятельность, инициативу индивидуума и решение проблем. Как отмечает семейный врач Моника Макголдрик, члены таких семей чувствуют себя хорошо до тех пор, пока им удается добиваться желаемого при помощи своей компетентности и настойчивости. Но эти же достоинства становятся обузой, когда возникает кризис, который невозможно «уладить», например хроническая болезнь или скоропостижная потеря близкого человека. В такой ситуации членам семьи может оказаться трудно выразить свою боль и уязвимость, принять помощь, признать взаимозависимость и поддерживать друг друга в горе. Из-за отношения к эмоциональности в духе «не буди лихо, пока оно тихо» члены семьи могут быть изолированы друг от друга, молчать и застыть в развитии.

Для сравнения давайте рассмотрим ситуацию, когда огромное значение придается единению, эмоциональной выразительности и «заботе о своих», характерной для многих итало-американских семей. Преданность семье и взаимосвязанность ее членов – традиции, составляющие предмет гордости и восхищения. Но давайте посмотрим, как те же самые силы способны затруднить для отдельных членов семьи определение границ своей личной жизни.

Преданность семье: слишком хорошо – тоже плохо

Сразу после того как Мария, домохозяйка и мать двоих детей, отметила свое сорокалетие, ее муж перевез к ним свою пожилую мать. По долгу службы он часто бывал в разъездах, а его большая итало-американская семья расселилась по разным городам и весям, и Мария осталась главным, если не единственным, человеком, кто ухаживал за его матерью. Мария стала ощущать такое напряжение, что уже не могла с ним справиться, но поскольку она считала, что должна суметь преодолеть это, она чувствовала себя не вправе протестовать. Кроме того, она была убеждена, что муж не сможет сказать своей матери, что нынешняя схема неосуществима, и даже не допускала мысли о том, чтобы поставить его в такое невозможное положение.

Когда Мария стала все сильнее уставать, она начала жаловаться мужу. Но эти сетования оказались тщетными, и он игнорировал ее проблемы. Обнаружив, что реализует своим поведением стереотип ноющей и ворчащей жены, Мария чувствовала себя еще более неадекватной и неумелой. В действительности она защищала своего мужа, не сумев занять собственную твердую, незыблемую позицию. Она не сказала ему: «Я люблю твою маму, но я так устала и так измотана, что не могу дальше ухаживать за ней в нашем доме». Или: «Я хочу быть полезной твоей маме, но я не могу делать все одна. Мы должны созвать семейный совет и рассмотреть другие варианты».

В итоге свекровь Марии все-таки была перевезена в дом престарелых, где ей оказывалась необходимая помощь, но только после того, как сама Мария ненадолго попала в психиатрическую больницу в результате стресса, вызванного тем, что ей одной приходилось ухаживать за больным человеком. Во время нашего первого сеанса терапии она сказала мне: «Слава богу, психиатр, определивший меня в больницу, объяснил моему мужу, что я не могу больше ухаживать за его матерью. Сама я никогда этого не произнесла бы». Конечно, она все-таки нашла способ дать понять мужу и свекрови, что ее возможности по уходу исчерпаны. Но эта сильная женщина смогла установить свои границы, только потеряв их, то есть исключительно после того, как сама ненадолго заболела душевной болезнью. В семье, где за пожилыми родителями всегда ухаживала дома женщина, Мария была не в состоянии сказать прямо в лицо мужу: «Я больше не могу этим заниматься».

Стыдно ли хвастаться и блистать?

Полезно задумываться о наших разнообразных семейных традициях, даже о самых простых вещах, всплывающих в повседневном общении. В противном случае легко рассердиться на кого-то, чьи слова или молчание пришлись нам не по душе. Например, у меня есть две амбициозные подруги с замечательными достижениями, намеренно преуменьшающие свои заслуги в общении. В целом меня раздражает, когда женщины прячут свой свет под плотной «накидкой» или ведут себя так, будто извиняются за свои достижения («Да, это огромная честь быть лауреатом Нобелевской премии, но мне просто очень повезло, и в любом случае я больше всего на свете люблю сидеть дома и быть мамой Джейка и Энни»).

Нет, я не то чтобы предлагаю своим друзьям быть хвастунами, просто мне хочется, чтобы они смело говорили о своих заслугах, признавали свои амбиции и подтверждали всё фактами. Полагаю, это будет полезно и им, и всему миру. Когда мы не можем открыто гордиться своими достижениями, успехами и отличной работой, нашей душе это не обходится даром, пусть ущерб и не слишком заметен. То же касается ситуаций, когда мы повинуемся катастрофическому стереотипу, предписывающему женщинам защищать и поддерживать других за счет отрицания личных устремлений и утаивания собственных способностей. Кроме того, скромность может стать формой высокомерия.

Когда я чувствую, что эти подруги вызывают во мне раздражение, я вспоминаю, что в этой напряженности виновато наше разное этническое происхождение. В англосаксонской протестантской семье одной из моих подруг считается, что грешно хвастаться даже выдающимися предками. Ее родители горячо осуждали всякие попытки выделиться и привлечь к себе внимание и настаивали, что она должна быть образованной, но оставаться в тени. Другая подруга говорит мне, что в ее ирландской семье завышенное самомнение – самое строгое табу. В моей еврейской семье, напротив, считалось, что детям грешно не давать своим родителям поводов для хвастовства, и нас со Сьюзен всячески поощряли за успехи. Одержать какую-нибудь личную победу было гораздо более важной семейной ценностью, чем оставаться просто хорошим командным игроком, какими надлежало быть моим подругам.

Мой отец всегда без стеснения хвастал достижениями своих дочерей любому, кто был готов слушать, и без зазрения совести приукрашивал эти успехи, если фактический материал не дотягивал до нужного уровня. Мне вспомнилась история о еврейской маме, миссис Коварски, гулявшей с коляской, в которой сидели два маленьких мальчика. «Доброе утро! – сказал какой-то прохожий. – Какие милые мальчики! А сколько им лет?» – «Врачу, – ответила госпожа Коварски, – три, а адвокату два».

У моего отца были только дочери, но история весьма знакомая.

Вы можете провести исследование и выяснить, откуда приехали ваши предки, сколько им было лет, кого они оставили на родине и как справлялись. Чем сильнее ваши исторические корни, тем легче вам действовать, отталкиваясь от аутентичного стержня, и проще находить гармонию с самим собой. Драматург Марша Себулска рассказывала мне, какое облегчение она почувствовала, когда, приехав в гости к родственникам в Польше, обнаружила целую страну людей, которые жестикулировали так же экспрессивно, как она. Ее родственники кричали, желая друг другу спокойной ночи, и приветствовали ее по утрам улыбками и песнями. «Моя эмоциональность получила отклик, – объясняет она. – После этого я стала меньше стараться подражать “истинным американцам” англосаксонского происхождения и перестала отсиживать себе пальцы ради того, чтобы удержаться от жестикуляции. Время от времени полезно бывает возвратиться к своим корням, хотя бы мысленно».