Книга Дети Афродиты - Вера Колочкова

В первые годы, как поженились, они с удовольствием ездили к бабушке. Тогда еще машины не было, на автобусе… Польку под мышку – и вперед. А потом, когда машину купили, уж каждый выходной в Сосновское, святое дело. И девчонок с собой брали, Владу и Томку. Им такие поездки – как праздники в безмужней жизни. У бабушки дом большой, всем места хватало. Шашлыки жарили, купаться на озеро бегали, баню топили. Да, все было. И как-то развеялось в одночасье, улетело пылью по ветру. Была семья – нету семьи. У дочери своя жизнь. Муж предателем оказался. Была подруга Влада, и нет подруги Влады. И подруги Томочки тоже нет, потому что она с Владой отношения разрывать не захотела, даже после такой подлости. А если ты друг моего врага, значит, мне уже не друг. Выходит, никого не осталось. Одна, совсем одна. Кремень и скала. Женщина, которая не простила. Женщина с пещерой внутри – пробежал сквознячок, опалил холодом… Так опалил, что горло перехватило, дышать нечем. И в глазах туман. Лучше на обочину съехать, постоять пять минут.

А ведь не хочется, если честно, ехать в Сосновское. Но почему? Может, в одиночестве непривычно? Или потому, что опять надо обсуждать эту тему с бабушкой, объяснять что-то, оправдываться, будто она виновата в чем? Но почему – объяснять и оправдываться? Бабушка – единственный близкий человек. Ближе никого нет. А вот поди ж ты – будто через силу себя заставлять приходится! Выходит, счастливые внуки всем нужны, а несчастливые картину мира портят?

Ладно, надо ехать дальше, чего самой себе капризы устраивать. Тем более, свороток на Сосновское за тем леском начинается. Приехала почти. Вот моя деревня, вот мой дом родной.

Бабушка встретила ее, как всегда, без эмоций и поцелуев. Да, у них так принято. И ничего страшного, между прочим. Всегда так было – и ничего, не умерли.

– Здравствуй, Ольга. Ты почему не позвонила, что едешь? Я же тебя всегда прошу предупреждать заранее… У меня и обеда нет.

– Я не голодна, бабушка. Тем более, в багажнике продуктов полно, я по дороге купила.

– Зачем? Мне ничего не надо, у меня все есть. Господи, Ольга… А это уж совсем ни к чему! – с презрением указала бабушка на палку копченой колбасы, вывалившуюся под ноги из пакета, – это же сплошной холестерин, убийца сосудов! Я это даже под пыткой есть не стану!

– Ну, я съем… Я просто хотела тебя вкусненьким побаловать. Чего ты?..

– Меня? Побаловать?

– Ну да… А что здесь такого?

– Да ничего… Просто немного странно.

Бабушка пожала сухими плечами, глянула с недоумением. Будто оттолкнула от себя внучку вместе с ее «побаловать». Дальше пуговиц не пустила. Ольга вздохнула, улыбнулась миролюбиво – да ладно, мол, не больно-то и хотелось твоей приветливости. Ладно, пусть будет, как всегда. Не может же человек в свои восемьдесят пять взять и перемениться эмоционально. Зато – какая она красавица в свои восемьдесят пять! Собранная, аккуратная, прямая, как сухая крепкая палка. Поглядишь на нее – и стариться не страшно.

– Что твой Иван? Как поживает?

– Он уже не мой. Мы разводимся, ты же знаешь.

– Я надеюсь, ты хорошо подумала, Ольга? Все взвесила, прежде чем принять такое радикальное решение?

– Я вовсе не думала, бабушка. И не взвешивала. Чего тут взвешивать? На сколько граммов предательство тянет?

– А ты взвесь, Оля. Ничем в жизни нельзя разбрасываться. Надо целесообразно относиться к тому, что дает в руки судьба. Иван любит тебя, это же ясно, как божий день.

– Нет, бабушка. Выходит, не любит. Если б любил… Ну, ты сама понимаешь, что я тебе буду объяснять.

– Он отец твоей дочери…

– Ну, дочь скоро сама матерью будет, ей не до нас.

– Но… Он же хороший, Оля! Он мужчина. И ему можно простить.

– Не поняла акцента, бабушка… Простить – потому что хороший или потому что мужчина?

– Не смейся! И не придирайся к словам! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю! Он любит тебя, за это его можно простить.

– Не знаю. Наверное, можно. Только я не могу. Не умею. Не получается. Ну нет во мне этого рычажка, природой не предусмотрен. Мне или все, или ничего. Или семья, или не семья. А если уж семья, то… То это как родина, которую надо любить и от врагов защищать. И я именно так любила…

– Но ведь и Ваня – так. Просто он один раз ошибся. Но – любил… Я же видела, как он тебя любил. Я еще не совсем из ума выжила.

– Да, ты права, и Ваня любил. Но он оказался предателем родины. А предателей родины на войне сразу расстреливали – без всякого суда и следствия.

– Ты не на войне, Оля…

– Я на войне, бабушка. Я всегда на войне. Да ты же сама всегда меня учила держать оборону! Если оборону ослабишь – затопчут, уничтожат. Забыла, что ли?

– Да. Я тебя учила. Но я тебя учила обороняться, а не нападать.

– Так и обороняюсь – от предательства!

– Нет, Оля, нет… Это не оборона. Это похоже на глупый демарш. Когда обороняться не от кого, а оборону все равно надо придумать. И Ваня твой не сапер, которому можно ошибиться только один раз. Он обыкновенный человек. Его надо простить, Ольга. Я бы на твоем месте простила.

– Ты? Ой, сомневаюсь! Ты бы на моем месте уж точно не простила!

– Ладно, что с тобой разговаривать… Совершенно бесполезное занятие, ты слышишь только себя и свою обиду. Пойдем лучше в дом, я чайник поставлю. Ну и характер у тебя, даже страшно иногда становится, оторопь берет…

– А чей у меня характер? Мамин или папин?

Не хотела спрашивать – само получилось. Опять нарушила табу. Бабушка посмотрела сердито и чуть испуганно, как всегда, когда она приставала с расспросами о родителях. И, как всегда, ничего не ответила. Проигнорировала, будто и не было никаких вопросов.

Вошли в дом. На кухне чистенько, как всегда. Ольга открыла холодильник, начала выкладывать продукты из пакетов. Бабушка нажала на кнопку электрического чайника, поставила на стол чашки, сахарницу, сухарики в вазочке.

– Хочешь, яичницу сделаю? – полуобернулась к Ольге.

– Нет, я бутербродами обойдусь.

– Бутерброды есть вредно. Надо внимательно следить за питанием, Ольга. Надо беречь здоровье смолоду.

– Да, бабушка. Я знаю. А еще – Волга впадает в Каспийское море. А лошади кушают овес и сено. Кажется, так у Чехова, да?

– Ты хочешь упрекнуть меня в банальности?

– Нет. Ни в чем я тебя не хочу упрекнуть. Я просто хочу понять… Ну почему, почему я не могу спросить ничего о своих родителях? Нет, правда? Что, есть какая-то в этом ужасная тайна? Ну, понятно, мой папа, он твой сын. А мама? Кто была моя мама? Она тебя обидела чем-то, да?

– Зачем тебе? Все равно их не воскресишь.

– Да, не воскресишь! Но я должна знать!

– И что ты конкретно хочешь знать? Что ты пристала ко мне вообще? Я старый человек, мне больно вспоминать былое. Не надо, прошу тебя, Ольга. Прекрати. Не придумывай себе ничего.