Книга Достопочтенный Школяр - Джон Ле Карре

И только те, кто был на самом верху, те, кто был посвящен во все тайны, смотрели на дело иначе. Для них статья Кро была шедевром дезинформации – хорошо продуманной и точно рассчитанной. Джордж Смайли оказался на высоте, говорили они. Несомненно, эта история должна была выйти наружу, а молчание всегда нежелательно – на этом сходились все. Следовательно, гораздо лучше сделать так, чтобы сведения вышли наружу так, как это удобно нам. Момент выбран правильно, информация строго дозирована, тон точно выверен: чувствуется, что за этой статьей стоит опыт всей жизни, в каждом мазке видна кисть мастера. Но эта оценка не выходила за рамки очень узкого круга людей.

А в Гонконге члены Шанхайского клуба любителей игры в кегли заключили; как у всех умирающих, у старины Кро появился дар провидения – его материал про Хай Хейвен оказался его лебединой песней. Спустя месяц после появления статьи он отошел от дел, перестал писать, но из Гонконга не уехал, – правда, перебрался с острова на Новую Территорию. Снял там коттедж и объявил всем, что намерен доживать свои дни в этом благословенном краю узкоглазых. Для любителей игры в кегли это было все равно как если бы он перебрался на Аляску. Слишком далеко ехать обратно, говорили они, когда ты выпил.

И еще прошел слух – совершенно необоснованный, так как склонности Кро были совсем не такими, – что он нашел себе компаньона – хорошенького паренька-китайца. Это были козни Карлика: ему не понравилось, что старик своей статьей утер ему нос.

И только Люк упорно не хотел вычеркивать австралийца из своей жизни. Однажды утром, после ночного дежурства, он решил съездить и навестить его. Без какой-либо определенной цели – просто так, и еще потому, что этот старый дуралей был ему небезразличен. «Кро беззаботен и жизнерадостен, – рассказывал он потом, – не чужд земного – совсем как раньше». Хотя внезапное появление Люка в берлоге Кро было немного некстати. У него гостил друг – но не мальчик-китаец, а человек, которого он представил как Джорджа и который приехал в Гонконг по делам, с особым поручением: низенький, толстенький, близорукий, в круглых очках. Судя по всему, он также нагрянул к Кро неожиданно. Отведя Люка в сторону, журналист объяснил ему, что этот Джордж – сотрудник одного из английских газетных синдикатов, на который Кро работал когда-то много тысяч лет назад. «Он занимается стариками, ваша милость. Совершает поездку по Азии».

Кем бы он ни бил, било ясно, что Кро относится к невысокому толстячку с величайшим почтением – он даже называл его «ваше святейшество». Люк понял, что он здесь лишний, и уехал, так и не напившись.

Вот так обстояло дело. Тайное бегство Тесинджера глухой ночью; почти смерть, а потом воскрешение старика Кро; его лебединая песня наперекор всем скрытым, но многочисленным цензурным рогаткам; интерес Люка к миру секретных служб, не дававший ему покоя; на редкость удачное использование Цирком зла в своих интересах. Ничто не было запланировано, но жизнь распорядилась так, что все это оказалось прологом ко многому из того, что произошло впоследствии. Та суббота, когда к Гонконгу приближался тайфун; зыбь на поверхности зловонной, слегка колышущейся лужи, где суетятся и копошатся множество людишек; хор из древнегреческой трагедии, который уже устал, а героя все еще нет. Забавно, что несколькими месяцами позже Люку выпало счастье снова выступить в роли шекспировского гонца, приносящего весть, и объявить, что герой прибывает. Эту новость получили а корпункте по телексу, в день его дежурства, и он оповестил скучающую братию со свойственной ему горячностью:

– Парни! Послушайте, что я вам скажу! У меня важные новости! Джерри Уэстерби скоро снова будет с нами, ребята! Он снова едет на Восток, вы слышите? Снова ишачит на свою паршивую газетенку!

– Его сиятельство! – сразу же откликнулся Карлик, кривляясь и всем своим видом изображая бурный восторг, – это как раз то, чего нам не хватает – немножко голубой крови, чтобы поубавить вульгарности! Да здравствует благородство, ypa! – Непечатно выругавшись, он бросил скомканную салфетку в стойку. – Господи Иисусе, – пробормотал он затем и залпом осушил стакан.

СУДЬБОНОСНЫЙ ПРИЗЫВ

В тот день после обеда, когда пришла телеграмма, Джерри Уэстерби с пишущей машинкой пристроился на затененной стороне балкона своего полуразвалившегося деревенского дома. Неизменный мешок со старыми книгами лежал у его ног. Письмо принесла почтмейстерша – одетая во все черное нескладная, угловатая крестьянка, которая, после ухода из жизни людей, пользовавшихся уважением деревенских жителей, стала главным лицом в этой забытой Богом тасканской деревушке. Она была довольно коварным существом, но сегодня сознание важности происходящего пробудило в ней лучшие чувства, и, несмотря на жару, она почти бегом поднималась по выжженной солнцем тропинке. Впоследствии в книге регистрации корреспонденции было записано, что историческое событие – вручение письма – произошло в пять часов ноль шесть минут пополудни, что было неправдой, но придавало записи внушительность. На самом деле это произошло ровно в пять. В доме худенькая девушка – кожа да кости, – которую привез Уэстерби и которую в деревне прозвали Сироткой, изо всех сил колотила по жесткому куску козлятины, делая это с такой же яростью, как и все, за что бралась. Почтмейстерша заметила ее издалека – девушка стояла у открытого окна; локти в стороны, нижняя губа закушена, и, как обычно, хмурый взгляд исподлобья.

«Шлюха, – злорадно подумала старуха. – Вот теперь-то уж ты получишь то, что давно по тебе плачет»

Радио играло на полную мощность. Передавали Верди: Сиротка слушала только классику – в деревне узнали об этом, когда она однажды вечером закатила страшную сцену в таверне – кузнец хотел поставить пластинку с рок-музыкой. Она запустила в него кувшином. И вот от всего этого – от музыки Верди, стука пишущей машинки и грохота молотка, которым Сиротка отбивала козлятину, стоял такой оглушительный шум, что даже итальянец не мог бы не заметить его.

Джерри сидел на деревянном полу, неуклюже расставив колени и повернув ступни мысками внутрь – словно саранча, вспоминала потом почтмейстерша, – нет, может быть, он сидел на подушке, а мешок с книгами использовал как маленькую скамеечку. На полу между ног стояла пишущая машинка. Вокруг были разложены отдельные страницы рукописи – прижаты камнями, чтобы их не унес раскаленный ветер, от которого не было спасения на этой выжженной вершине холма, а рядом, под рукой, стояла оплетенная бутыль с местным красным вином – несомненно, на тот случай (знакомый даже величайшим творцам), если ниспосланное Всевышним вдохновение изменит и его потребуется подкрепить. Джерри был одет, как всегда, чем бы ни занимался: слонялся ли бесцельно по участку, или возился с десятком никудышных оливковых деревьев, или тащился с Сироткой в деревню за покупками, или сидел в таверне за стаканчиком терпкого вина. На нем были желтые ботинки из оленьей кожи, которые Сиротка никогда не чистила, и поэтому мыски у них вытерлись добела; короткие носки, которые она никогда не стирала; заношенная рубашка, которая когда-то была белой, и серые шорты, которые выглядели так, как будто их хорошо потрепали злые собаки, и которые любая порядочная женщина давно бы уже починила. Джерри встретил почтмейстершу знакомым, непрерывно льющимся потоком слов, одновременно и застенчивых, и восторженных, которые по отдельности она не понимала, а улавливала только их общий смысл – как в новостях по радио, – но могла потом изобразить с удивительной достоверностью, показывая при этом свои гнилые, в черных дуплах, зубы.