Книга Достопочтенный Школяр - Джон Ле Карре

– Нельзя ничего менять, – твердил он, в ярости потрясая тростью. – Нельзя менять стародавние порядки, пусть все идет, как заведено, своим чередом. Ах вы, сопливые недоросли, вам не остановить колеса истории ни вместе, ни порознь! И думать не смейте! Толпа идиотов с манией самоубийства – вот кем вы будете, если пойдете на это!

Пусть его шумит, решили все, когда за ним закрылась дверь. Бедняга. Какое нелепое происшествие.

Действительно ли против Смайли, как предполагал Гиллем, был состряпан заговор? А если был, то какую роль в нем сыграло гусарское вторжение Уэстерби? Об этом не известно ничего, и даже люди, полностью доверяющие друг другу, не склонны обсуждать этот вопрос. Несомненно, Эндерби и Мартелло втайне от всех достигли некоторого соглашении о том, что Кузены первыми заполучат как Нельсона, так и всю славу за его поимку, а взамен помогут Эндерби занять начальственное кресло. Также не подлежит сомнению, что Лей-кон и Коллинз, действовавшие в совершенно различных областях, тоже имели отношение к этому сговору. Неясным остается только одно: в какой момент им пришло в голову перехватить Нельсона для себя и какими средствами они намеревались этого добиться. Возможно, они предполагали пойти наиболее безопасным путем – например, выступить в Лондоне на министерском уровне с обращением, в котором выражалась бы глубокая озабоченность исходом операции. И в этой ситуации Уэстерби оказался для них благословением Господним. Он дал всем предлог, которого они искали.

А знал ли Смайли о заговоре? Может быть, хотя бы догадывался? Или он в глубине души радовался, что все складывается именно так? Питер Гиллем, выстрадавший свое мнение за три долгих года изгнания в Брикстоне, утверждал, что на все эти вопросы можно дать один-единственный ответ – твердое «да». Существует письмо, говорил он, которое Джордж в самый разгар кризиса написал Энн Смайли в долгие часы ожидания. На этом послании основывается вся теория Гиллема. Энн показала ему это письмо, когда он, надеясь примирить ее с Джорджем, приехал в Уилтшир, и, хотя миротворческая миссия не удалась, она все-таки за разговором вытащила конверт из своей сумочки. Кое-что Гиллем выучил наизусть и, вершувшнсь в машину, тотчас же это записал. Стиль этого письма по возвышенности превосходит все, что Гиллем смог бы выжать из себя даже в порыве вдохновения.

«Не желая показаться болезненно склонным к самобичеванию, хотел бы уяснить для себя, каким образом получилось так, что я оказался в нынешнем затруднительном положении. Насколько я могу припомнить времена моей юности, я выбрал для себя удел тайного агента потому, что в таком качестве я был бы в состоянии помочь моей стране кратчайшим путем достичь преследуемых ею целей. В те дни положение складывалось так, что враг был хорошо известен, – мы могли указать на него, каждый день читали о нем в газетах. Сегодня я могу сказать о себе только одно: служба приучила меня смотреть на все явления жизни с точки зрения заговоров. Это мой тяжкий крест, это меч, который составляет все существо моей жизни, и, оглядываясь вокруг, я начинаю понимать, что от этого меча мне суждено и погибнуть. Люди, среди которых мне приходится существовать, вселяют в меня ужас, но я сам всего лишь один из них. Если они нанесут мне удар в спину, то, значит, таков приговор, вынесенный судьями, равными мне по положению».

Гиллем подчеркивает, что Смайли написал это письмо в самый тяжелый период своей жизни, в часы глубокого уныния.

Однако сейчас, уверяет Гиллем, старик пришел в себя. Изредка они с Энн вместе завтракают, и Гиллем искренне убежден, что когда-нибудь они воссоединятся и будут жить долго и счастливо. Но Джордж никогда не говорит об Уэстерби, И Гиллем, храня его спокойствие, тоже не вспоминает о нем.