Книга Звездная река - Гай Гэвриэл Кей

Шань прочла классические произведения писателей и поэтов, крупных и незначительных, со времен начала письменности в Катае. У нее очень хорошая скоропись и еще лучше официальная каллиграфия. Она поет и, конечно, умеет играть на пипе – большинство женщин из хороших семей умеют это делать, – но она еще и сама пишет песни, в новой форме «цы»[1], рождающейся во времена нынешней Двенадцатой династии, слова («Как прививают пионы!» – вдруг думает она) на хорошо известные мелодии сельской местности или кварталов удовольствий.

Ее отец даже заказал им обоим луки с запасом стрел. Они брали вместе уроки у отставного лучника, найденного им, – еще одно отступление от обычаев времени, когда все воспитанные мужчины (не говоря уже об их дочерях!) с высокомерным презрением относятся ко всем военным занятиям.

Все это девушкам делать не полагается, разумеется. В музыке им положено мило пощипывать струны пипы и петь слова, сочиненные мужчинами. Женщины, которые так поют, становятся артистками и куртизанками. Так было всегда.

Линь Ко договорился о помолвке своей дочери минувшей зимой, заботливо и продуманно, с мужчиной, который, по его мнению, примет ее такой, какая она есть, и будет этому рад. Это больше, чем может ожидать любая дочь.

Шань любит отца безгранично и безоглядно, хоть и не питает иллюзий относительно его недостатков.

Она любит и этот мир тоже, сегодня утром, и тоже не питая иллюзий, – по крайней мере, она с гордостью так считает. Она очень молода.

У нее в волосах алый пион, а в руке – желтый, и они идут к дому человека, к которому ее отец приехал в гости. Они действительно получили приглашение: Линь Ко не поехал бы без приглашения.

В это ясное утро исполнилось уже два с половиной года с тех пор, как мальчик Жэнь Дайянь, тоже юный, но не чувствующий уверенности, что понимает мир (пока), вошел в лес к востоку от своей деревни, держа в руках лук, окровавленные стрелы и два меча, взятые у убитого им человека.

* * *

Не было в Катае более уважаемого человека, чем Си Вэньгао из Еньлина. Сейчас, когда его лицо покрылось глубокими морщинами и волосы (то, что от них осталось) поседели, он осознал свой авторитет и не стесняется им гордиться. Человек проживает жизнь так достойно, как может, и получает в награду, в некоторых случаях, признание еще при жизни.

Он был чиновником, официальным историком династии, поэтом и ученым. Он даже писал песни, когда был моложе, почти добился признания формы «цы» серьезными авторами. (За ним последовали другие члены его круга, они развили эту форму дальше.) Он прославился своей каллиграфией, тем, что помогал делать карьеру своим ученикам при дворе. Он слыл поклонником красоты (в том числе женской) и в течение многих лет занимал почти все важные посты, в том числе пост первого министра при последнем императоре, а потом, недолго, при его сыне, который правил сейчас.

Это «недолго» говорило само за себя, конечно.

В своем саду, в ожидании гостей, он пил чай из Сэчэня из зеленой селадоновой чашки – великолепный зеленый цвет он выбрал в честь времени года. Один из его гостей в то утро был источником глубокой печали, другой обещал развлечение. При свете позднего утра он размышлял об императорах и придворных группировках, а еще об арке человеческой жизни. «Можно прожить и слишком долго, – думал он, – и недостаточно долго».

Некоторые жизни не похожи на арку, не похожи в глазах мира. Да, каждый может из семенящего младенца превратиться в энергичного мужчину, а затем стать стариком, у которого перемена погоды или прогулка до беседки в саду вызывает боль в коленях и спине, но это не арка карьеры. Жизнь фермера не похожа на арку: он проживает хорошие или плохие годы в зависимости от погоды, от саранчи, от того, призвали ли сына в армию или забрали на войну во время сева.

Но государственный служащий в Катае мог возвыситься и пасть, и снова возвыситься и опять пасть – в зависимости от настроения двора, от проигранной битвы на западе или от появления кометы на небе, испугавшей императора. Его даже могли отправить в ссылку – катастрофичное падение, подобное падению небесного объекта на землю.

Такое падение могло закончиться гибелью, если тебя сослали далеко на юг, в места нездоровые и гнилые.

У него там теперь есть друзья. Если они еще живы. Письма нечасто приходили из приморского края ныряльщиков за жемчугом. То были люди, которых он любил. Мир – жестокое место. Необходимо это усвоить.

Он сам жил в ссылке, конечно, но не так далеко, всего лишь в Еньлине, в поместье своей семьи. Вдали от двора, от влияния, но без невзгод и лишений.

Он был слишком известен, им слишком многие восхищались, чтобы даже Хан Дэцзинь и его приверженцы осмелились просить императора о большем. Даже первый министр, полный решимости изменить тысячелетние порядки, не стал настаивать на этом.

Честно говоря, вряд ли первый министр Хан хотел его смерти. Они переписывались, даже обменивались стихами когда-то. Много лет назад, но все-таки. Они спорили о политике, учтиво, в присутствии прежнего императора, но не в присутствии его сына, нынешнего императора. Времена изменились. Арки. Его старый соперник Хан… теперь тоже постарел. Говорят, он теряет зрение. У трона стоят другие, более молодые и холодные.

Все-таки ему всего лишь приказали покинуть Ханьцзинь, дворец и должность. Ему позволили иметь собственный дом и сад, книги и кисть, чернильный камень и бумагу. Его не выслали за тысячи ли на юг, откуда люди не возвращаются.

При Двенадцатой династии Катая, во времена правления императора Вэньцзуна, впавших в немилость государственных деятелей не казнили. «Это, – насмешливо подумал он, – было бы проявлением варварства, а наш император получил утонченное воспитание». Теперь членов опальной группировки просто высылали, иногда так далеко, что даже их духи не могли вернуться и кому-то угрожать.

Один из двух человек, которые должны прийти к нему сегодня, ехал в тяжелую ссылку: за Великую реку и богатые рисом земли, через два горных хребта, через густые влажные леса, на низкий ядовитый остров, который лишь номинально был частью империи.

Линчжоу – вот куда высылали самых опасных политических противников. Ожидалось, что они напишут свои последние письма или стихи во влажной жаре и умрут.

Когда-то тот, кто ехал туда сейчас, был его учеником, последователем, хотя пошел гораздо дальше. Еще один из тех, кого он любил. Возможно (вероятно?) тот, кого он любил больше всех. «Сегодня важно, – сурово сказал себе Мастер Си, – сохранить самообладание». Он сломает ветку ивы в знак прощания, старый обычай, но не должен опозорить себя и расстроить гостя своими старческими слезами.