Книга Звездная река - Гай Гэвриэл Кей

* * *

Весенним днем, накануне этого марша на север, одна девушка шагала рядом с отцом среди хаоса и сутолоки перенаселенного города.

Можно было бы назвать безумием или коллективной лихорадкой то, как Еньлин, второй город империи, преображался во время Фестиваля пионов.

Каждую весну, в течение двух недель, когда цветет этот король цветов, почти невозможно было ходить по улицам и переулкам Еньлина или найти номер в гостинице.

Большие и маленькие дома были заполнены приезжими родственниками и гостями из окрестностей. Люди сдавали приезжим одно место на троих или четверых на кровати, на циновке на полу за большие деньги. Место для сна на время неистовой весенней интерлюдии, прежде чем возобновится нормальная жизнь.

Во время фестиваля ничто не напоминало нормальную жизнь.

Дорога к Храму долгой жизни, на всем ее протяжении до главных западных ворот, и обе стороны дороги к Лунной дамбе были заставлены поспешно разбитыми палатками и павильонами, где торговали пионами.

Цена «Желтых Яо», любовно называемых «Леди из дворца», и «Красных Вэй» доходила до тысячи монет за один безупречный цветок. Это были самые великолепные из выведенных сортов, прославленные, и только самые богатые могли их купить.

Но были и менее экзотические виды. «Пурпурные Цзо» и «Пунцовые тайного ручья», «Красно-коричневый кушак», «Девятилепестковая жемчужина», изысканные, крохотные лепестки «Шоунь». Девяносто различных сортов пионов можно было найти в Еньлине. Когда солнце снова возвращалось весной, их цветение становилось источником радости, что бы ни происходило в империи, на ее границах, во всем мире.

Когда появлялись первые цветы, начинали работать первые курьеры срочной почты. Они каждое утро мчались на восток по выделенной средней полосе имперской дороги. Между Еньлинем и Ханьцзинем было шесть станций. Быстрая смена всадников и коней обеспечивала доставку цветов за один день и одну ночь, чтобы Сын Неба мог насладиться их блистательным великолепием.

Еньлин славился своими пионами уже более четырехсот лет, а пион считался цветком императоров еще дольше.

Философы-аскеты высмеивали его, провозглашали искусственными – пионы были выведены, сконструированы человеком, они не были естественными. Их презирали, называли безвкусными и чувственными, слишком соблазнительно женственными, чтобы оправдать экзальтацию, особенно по сравнению с суровым, мужественным бамбуком или с цветущей сливой.

Эти взгляды были всем известны, но они не играли никакой роли, даже при дворе. Увлечение пионами стало высшим выражением народной мудрости (или безумия), побеждающим размышления мудрецов.

Все, кто имел возможность, приезжали в Еньлин в дни фестиваля.

Люди ходили по улицам с приколотыми к шляпам цветами. Аристократов носили в портшезах, как и высокопоставленных гражданских чиновников в длинных одеждах. Простые ремесленники толпились на улицах, а фермеры с трудом пробирались в город, чтобы увидеть цветы и развлечься.

Более значительные сады зарабатывали много денег для своих владельцев, продавая пионы у своих ворот или на улицах.

Семья Вэй, эти художники цветов, брали десять монет только за вход в свой обнесенный стенами сад и за поездку на маленькой лодке к острову посреди пруда, где росли их лучшие пионы. Семья нанимала охранников; если вы дотрагивались до цветка, вас избивали.

Требовалось огромное мастерство, чтобы выращивать безупречные, благоухающие цветы. Люди платили деньги, чтобы пройтись по извилистым дорожкам, увидеть и понюхать это расточительное богатство. Они стояли в очереди часами, потом возвращались еще раз, чтобы увидеть перемены, происходящие изо дня в день.

Среди них были даже женщины с цветами в волосах. Это было время года и место – Еньлин во время Фестиваля пионов, – когда растущие ограничения на передвижения женщин отменялись просто потому, что невозможно заставить их соблюдать.

Была весна. Были шумные, возбужденные толпы и опьяняющий запах невероятно ярких цветов. Играли флейты, звучали песни, на улицах выступали танцоры, жонглеры, рассказчики, дрессировщики с животными. Вино и еду продавали в киосках, толпы предавались веселью – и бесспорно аморальному поведению во внутренних двориках, переулках и спальнях (и не только в квартале удовольствий) каждый день с наступлением сумерек.

Еще один повод для философов жаловаться на безумие людей и на этот цветок.

У Шань, шагающей рядом с отцом, кружится голова от волнения и от усилий не показывать этого. Это было бы унизительным проявлением ребячества.

Она сосредоточилась на усилии все видеть, вбирать в себя, запоминать детали. Успех песен зависит от деталей (или их отсутствия), считает она. Они – нечто большее, чем сочетание слов и музыки. Именно острота наблюдений выделяет произведение, делает его достойным… достойным всего, в самом деле.

Этой весной ей исполнилось семнадцать лет. К этому времени в следующем году она будет уже замужем. До этого события еще далеко, но мысль о нем не вызывает неприятных чувств.

Однако в данный момент она находится в Еньлине, вместе с отцом, среди утренней толпы фестиваля. Зрелище, звуки, запахи (повсюду цветы и напор людских тел; «Неземная красота и угроза насилия», – думает она). Она далеко не единственная женщина здесь, но чувствует на себе взгляды людей, когда они с отцом пробираются по улице, ведущей к Храму долгой жизни от городской стены.

Люди начали смотреть на нее два года назад. Нужно быть влюбленным или поэтом, чтобы назвать ее красивой, но есть что-то такое в том, как она идет и стоит, как бродит ее взгляд, а потом останавливается на предметах или на людях, что привлекает к ней внимание людей. У нее широко расставленные глаза, длинный нос, длинные пальцы. Для женщины она высокого роста, унаследовала рост от отца.

Линь Ко – человек с очень длинными руками и ногами, но такой скромный, что немного горбился всю жизнь, сколько помнит его дочь, словно не хотел гордиться своим ростом или был постоянно готов учтиво поклониться.

Он сдал экзамены на степень «цзиньши» с третьей попытки (что вполне достойно уважения), но так и не получил должность, даже в провинции. Таких людей много, сдавших экзамен и не имеющих должности. Он носит одежду и пояс гражданского чиновника, а также титул придворного господина, который просто-напросто означает, что у него нет должности. К этому титулу полагается ежемесячное жалование. Он владеет вполне приемлемой каллиграфией и только что закончил писать (и напечатал) маленькую книгу о садах в Еньлине, поэтому они и приехали сюда.

У него нет открытых врагов – это важно в наше время, – и, кажется, он не знает, что некоторые считают его забавной фигурой. Тем не менее его дочь, возможно, более наблюдательная, это заметила.

Он отличается инстинктивной добротой и немного боится мира. Единственным проявлением его авантюризма является тот факт, что он дал своей единственной дочери такое образование, как будто она родилась мальчиком. Неординарное решение, грозящее последствиями, если считать, что жизнь отдельного человека имеет какое-то значение.