Книга Большая армянская свадьба - Эмилия Прыткина

Через три месяца занятий, когда подошло время сдавать вступительные экзамены, Арусяк знала назубок две вещи: биографию Фаины Иосифовны и фразу «Yes, of course».

Петр Мурадян тоже не терял времени даром и активно занимался делом, которое с недавних пор стало смыслом его жизни, – искал для своей единственной и ненаглядной дочери хорошего армянского мужа. Будущее дочери тревожило его больше всего на свете, даже больше, чем колебания курса доллара и качество мяса, которое поставляли в ресторан осетины из пригорода. Основания для беспокойства у Петра имелись. Его младшая сестра – художница Офелия так и не вышла замуж и до сих пор жила с родителями, денно и нощно рисуя картины, которые никто не покупает.

Методом опроса знакомых армян была вычислена одна кандидатура, которая более или менее подходила под требования, предъявляемые строгим отцом к претендентам на руку и сердце дочери. В отборе кандидатов принимала активное участие и мать Петра – Арусяк, которая приехала погостить к сыну, поглазеть на внучку, а заодно потрепать невестке нервы. Последнее ей удавалось на славу, и спустя пару дней невестка и свекровь вовсю обменивались «любезностями» и строили друг другу козни.

Теплым июньским вечером ни о чем не подозревающая Арусяк вертелась перед зеркалом в своей комнате с сантиметром в руках. Весьма обеспокоенная своим внешним видом, она занималась очень важным для каждой женщины делом – замером своих форм. На трюмо лежал журнал, открытый на странице, где черным по белому было написано, что женщина ростом 166 сантиметров должна весить 48 килограммов и ни грамма больше и иметь следующие пропорции: 88–62–88. Произведя замеры, и неоднократно, Арусяк пришла к выводу, что автор этой статьи никогда не видел женщин, а то бы не написал такую глупость. Попробовав как следует вжать живот и затянувшись сантиметром так, что глаза чуть не вылезли из орбит, Арусяк все-таки достигла желаемого объема талии, а вот грудь и бедра втянуть не удалось, как она ни старалась, да и весы, на которые она становилась и с утра, и в обед, и вечером, неизменно показывали одно и то же – 65 килограммов.

Плюнув на все, Арусяк легла на диван, с тоской посмотрела на эклеры в вазочке и отвернулась, потом включила телевизор, еще раз посмотрела на вазочку и спрятала ее в шкаф, чтобы не было соблазна. И пролежали бы злополучные эклеры в шкафу лет десять, если бы по телевизору, как на грех, не показывали любимый сериал – «Королек – птичка певчая». Переполняемая эмоциями, Арусяк стала кусать сначала пальцы, затем краешек подушки. Эклеры манили и звали. Девушка тяжело вздохнула, открыла шкаф и извлекла вазочку, после чего села перед телевизором и со спокойной совестью уставилась в голубой экран, то и дело отправляя в рот очередное лакомство. Через двадцать минут пирожные закончились, закончились на самом интересном месте, и Арусяк уже собралась спуститься вниз и прихватить еще пару-тройку, а может, и пяток эклеров, как в комнату ворвалась счастливая мать и сообщила, что к ним в гости пришли очень хорошие люди, которые привели с собой очень хорошего парня.

– Ой, Арусяк, он такой, такой, красавец, так похож на Луиса Альберто! – закатила глаза Аннушка.

– Какого Альберто? – лениво спросила Арусяк.

– Ну, который в кино был про Марианну, ну, «Богатые тоже плачут», помнишь?

– А-а-а, – разочарованно протянула Арусяк, которая еще не оправилась от истории с несостоявшимся доном Педро.

– Вот, надевай это и спускайся к нам. – Аннушка положила на кровать дочери платье и побежала вниз по лестнице.

Арусяк медленно натянула зеленого цвета кишку до пят, гордо именуемую «вечерним платьем». Отец подарил его матери, видимо, забыв, что жена его уже лет пятнадцать носит одежду пятьдесят шестого размера и даже под страхом смертной казни вряд ли втиснется в такой наряд. Аннушка, в свою очередь, нарядила в платье Арусяк и отправила дочь на выпускной вечер. Один из одноклассников сказал, что в платье выпускница похожа на крокодила.

Вспомнив об этом, Арусяк с тоской посмотрела на платье, натянула его, вобрала в себя живот, причесалась и пошла вниз. Войдя в большую комнату, она обнаружила там отца, маму, незнакомых мужчину и женщину преклонного возраста и молодого человека весьма странной внешности. Правда, молодым его можно было назвать с натяжкой, потому что на вид ему можно было дать лет сорок. Он был изрядно потрепан, и над его лбом уже появились приличные залысины.

– А вот и Арусяк наша пришла, – обрадовался папа. – Садись, дочка, садись.

Арусяк поздоровалась и села.

– Знакомься, Арусяк, это Пигливанян Размик Карапетович и Вардануш Мхитаровна, а это их сын Акоп, – засуетился Петр Мурадян.

– Очень приятно, – кивнула Арусяк и попыталась улыбнуться, хотя ей было явно не до смеха, поскольку внутренний голос нашептывал, что Пигливаняны пришли с вполне определенной целью, и ежели она не подсуетится и не отпугнет гостей, то быть ей обрученной сегодня же вечером, а еще через пару месяцев стоять в загсе под ручку с лысым Пигливаняном. Арусяк такая перспектива не прельщала нисколько, так как все ее мысли были заняты поступлением в институт. Посмотрев на отца, который вовсю расшаркивался перед дорогими гостями, Арусяк окончательно убедилась, что намерения его серьезны, как никогда.

Пигливанян-младший тем временем ковырялся вилкой в зубах и сверлил Арусяк глазами, бабка Арусяк робко посматривала на Аннушку, которая, в свою очередь, отнюдь не робко, а очень даже строго смотрела на мужа. Арусяк закусила губу и задумалась. С фантазией у нее все было в полном порядке; выкидывать номера и доводить всех до истерики Арусяк любила еще со школьной скамьи. Но сейчас ей почему-то ничего не приходило в голову.

В это время папа Пигливанян прямо из розетки лопал черную икру ложками и запивал дорогущим армянским коньяком, который Петр Мурадян принес из ресторана. Мама Пигливанян тоже налегала на икру, периодически пристально поглядывая на будущую невестку. А восьмидесятилетняя бабушка Арусяк, гостившая у сына уже вторую неделю и прожужжавшая бедной внучке все уши страшными рассказами о том, как та останется старой девой и помрет в гордом одиночестве, изнывая от жажды, потому что некому будет подать стакан воды, закурила сигаретку, закашлялась и на правах главы семьи произнесла речь.

– Мы еще подумаем, отдавать вам нашу Арусяк или нет, – гордо сказала она, подняв вверх скрюченный указательный палец. – Вот в мое время мужчина, чтобы заслужить девушку, должен был принести в жертву барана, а лучше нескольких.

– Мама, ты все путаешь. Жертвоприношение совершают во славу Бога, если человек избежал опасности: это называется матах, – прошептал Петр.

– М-да? – удивленно вздернула бровь бабушка. – А какая разница? Но ведь что-то жертвуют, я точно помню. Во всяком случае, отец твой покойный так поступал. Помню – резали барана во дворе, ты еще маленький был, бегал вокруг.

– Его резали потому, что я чуть не попал под поезд. – Папа стал нервно барабанить пальцами по столу.

– А-а-а, ну да, ну да, но все равно что-то принести должны, просто так невесту не отдают, – уверенным тоном сказала бабушка и посмотрела на маму Пигливанян.