Книга Светлячок и другие рассказы - Харуки Мураками

Когда мы докурили, она сказала, что хочет спать. Три банки пива, сверху конопля плюс недосып — тут и впрямь быстро уснешь. Я отвел ее на второй этаж в спальню. Быстро раздевшись до трусиков, она натянула одолженную у меня майку, нырнула в постель и уже через пять секунд засопела. Я спустился вниз, покачивая головой.

Сидя в гостиной на диване, ее любовник уже готовил второй косяк. Крепкий парень. По правде говоря, мне сейчас хотелось нырнуть в постель рядом с нею и тоже уснуть крепким сном. Но это было бы не по-хозяйски. Мы закурили. Продолжали играть вальсы Штрауса. Почему-то вспомнился спектакль на смотре самодеятельности в начальной школе. Я играл тогда роль дядьки из перчаточной лавки. К перчаточнику приходит лисенок купить перчатки. Но денег лисенку не хватает.

— Тогда ты не сможешь купить перчатки, — говорю я. (Такая отрицательная у меня была роль.)

— Дяденька! Но маме так холодно, что шкурка на лапках трескается, — упрашивает лисенок.

— Нет, не годится! Накопи денег и приходи снова. Тогда…

— Иногда жгу сараи, — сказал он.

— Прошу прощения?.. — Я слушал несколько рассеянно и решил, что лучше переспросить.

— Иногда жгу сараи! — повторил он.

— Я посмотрел на него. Он обводил ногтем контур зажигалки. Затем глубоко затянулся, подержал дым секунд десять и потихоньку выдохнул. Дым выплывал из его рта наружу совсем как эманация медиума у спиритов. Он передал мне косяк, проговорив:

— Хорошая все-таки штука. Я кивнул.

— Эту привезли из Индии. Я выбирал лучшего качества. Когда куришь ее, вспоминаются всякие странные эпизоды вместе с цветом и запахом. Вот такая вещь. При этом память… — он несколько раз прищелкнул пальцами, выдерживая небольшие паузы, — …совершенно изменяется. Вы так не думаете?

Я согласился и тут же вспомнил суматоху на сцене во время спектакля, запах краски, картонные декорации…

— Хотелось бы услышать о сараях, — сказал я.

Он посмотрел на меня, и на его лице по-прежнему отсутствовало какое-либо выражение.

— Можно начинать?

— Конечно, — ответил я.

— Все очень просто: разбрызгиваю бензин, подношу горящую спичку, воспламенение, и на этом — конец. Не проходит и пятнадцати минут, как огонь спадает.

— И что дальше? — спросил я и закрыл рот, не в состоянии найти следующей подходящей фразы. — Почему ты жжешь сараи?

— Что, странно?

— Не знаю. Ты жжешь. Я не жгу. И между тем и другим есть определенное различие. По мне, чем говорить, странно это или нет, прежде хочется выяснить это различие. Для нас обоих. К тому же ты первый завел об этом разговор.

— Да, это так. Кстати, а у вас есть пластинки Рави Шанкара?

Я ответил, что нет.

Он некоторое время пребывал в рассеянности.

— Обычно сжигаю один сарай в два месяца, — сказал он и опять щелкнул пальцами. — Мне кажется, такой темп в самый раз. Несомненно, для меня.

Я неопределенно махнул головой. Темп?

— Значит, ты жжешь свои сараи? Он обалдело посмотрел на меня.

— С чего это я должен жечь свои сараи? И почему вы думаете, что у меня их должно быть много?

— То есть, — уточнил я, — это чужие сараи?

— Ну да! Конечно! Поэтому… одним словом, это преступление. То же самое, что мы сейчас с вами курим здесь коноплю. Отчетливо выраженное npecmyплeнue.

Я молча сидел, поставив локоть на ручку кресла.

— Это значит, что я без спроса поджигаю чужие сараи. Правда, выбираю такие, от которых не возникло бы большого пожара. Я не собираюсь устраивать пожары, просто хочется сжигать сараи.

Я кивнул и затушил косяк.

— А если поймают, проблем не возникнет? Во всяком случае, за поджог могут и срок дать.

— Не поймают, — беспечно отмахнулся он. — Я обливаю бензином, чиркаю спичкой и сразу же убегаю. Затем наслаждаюсь, глядя издалека в бинокль. Не поймают. Потому что полиция не станет суетиться из-за какой-то одной сараюшки.

— К тому же никому и в голову не взбредет, что респектабельный молодой человек на иномарке будет заниматься поджогами сараев?

— Вот именно, — слегка улыбнулся он.

— А она? Тоже знает об этом?

— Она ничего не знает. О таких вещах я не говорю никому.

— Почему тогда мне рассказал?

Он приподнял левую руку и еле слышно поскреб пальцами по щетине.

— Вы пишете повести. К тому же должны хорошо разбираться в мотивах человеческих поступков. Мне кажется, писатели… одним словом, прежде чем оценивать вещи и поступки, наслаждаются ими в первозданном виде. Потому и рассказал.

Я на некоторое время задумался над его словами. Резонно…

— Ты, наверное, имеешь в виду первоклассных писателей? — спросил я.

Он ухмыльнулся.

— Может, это выглядит странно. — Он вытянул перед собой руки и сцепил пальцы в замок. — В мире огромное количество сараев, и мне кажется — все они ждут, когда я их сожгу. Будь то одинокий сарай на берегу моря или посреди поля. Попросту говоря, любому сараю достаточно пятнадцати минут, чтобы красиво сгореть. Как будто его и не было в помине. Никто и горевать не станет. Просто — пшик, и сарай исчезает.

— Так ты сам решаешь, нужен он или нет?

— Я ничего не решаю. Просто наблюдаю. Как дождь… Дождь идет. Река переполняется водой. Что-то сносится течением. Дождь что-нибудь решает? Ничего! Я верю в такую вещь, как нравственность. Люди не могут без нее жить. Я думаю, нравственность — это одновременное существование.

— Одновременное существование?

— Короче говоря, я нахожусь здесь и нахожусь там. Я нахожусь в Токио, и я же одновременно нахожусь в Тунисе. Я же упрекаю, я же и прощаю. Что еще имеется помимо этого?

Вот те на…

— Я считаю, это несколько крайнее мнение. В конце концов, оно строится на основе предположения. Говоря строго, если использовать только отдельное понятие «одновременность» — возникнет лишь сплошная неопределенность.

— Понимаю. Просто я хочу выразить свое настроение в качестве настроения. Но… давайте закончим этот разговор. Я всю свою молчаливость сполна выговариваю, пропустив несколько стаканов спиртного.

— Пиво будешь?

— Спасибо, не откажусь.

Я принес с кухни шесть банок, а к ним — сыр камамбер. Мы выпили по три, закусывая сыром.

— Когда ты в последний раз сжег сарай? — поинтересовался я.

— Сейчас вспомню… — Он задумался, слегка сжав опустевшую банку. — Летом… в конце августа.

— А когда решил жечь в следующий раз?

— Не знаю. В принципе, это не значит, что я составляю график, делаю пометки в календаре и сижу, жду прихода того дня. Появится настроение — еду жечь.