Книга Кровожадные сказки - Бернар Кирини

Когда какая-нибудь встреченная на вечеринке женщина признавалась подруге, что он ей понравился, Ренувье исхитрялся узнать ее имя и телефон, клялся, что не может ее забыть и настаивал на свидании.

Один коллега по работе, упомянув о нем в разговоре с супругой, сказал, что человек он славный, жаль только, недалекий: такую-то оперу не слышал, такой-то роман не читал, такого-то философа и вовсе не знает. На следующей неделе Ренувье предложил ему вместе поужинать и, между грушей и сыром, обронил вскользь, что недавно перечитал полное собрание сочинений упомянутого писателя и пришел к выводу, что его творчество лучше, чем показалось ему, когда он прочел его в первый раз, лет в шестнадцать, после того как написал критическое эссе в двух томах о мировоззрении поименованного философа. Ошеломленный коллега, разумеется, не преминул позже поведать жене, как он ошибался на его счет, и Ренувье ликовал, слушая похвалы в адрес своего ума и высокой образованности.

Иной раз он даже жалел, что возможности его ограниченны: не правда ли, было бы куда удобнее и надежнее уметь читать мысли, не дожидаясь, пока они будут облечены в слова и высказаны вслух. Люди ведь не всегда говорят, что думают, равно как и не всегда думают, что говорят, слуховое улавливание, стало быть, несовершенно, и Ренувье ощущал разочарование, сознавая, что ему доступна лишь поверхность чувств современников, а не подлинные глубины их душ. Он боялся не отличить ложь от правды, ошибиться в услышанном. Как понять, шутит человек или говорит всерьез, если ты вне контекста разговора? Что, если злословящий о нем друг всего лишь подлаживается под собеседника, которому хочет угодить? А если он кривит душой, как знать, искренни ли другие? Эти вопросы повергали Ренувье в растерянность и так его замучили, что он порой проклинал свой дар. Потом, однако, успокоившись, думал, что, по зрелом размышлении, все это сущая малость в сравнении с обретенными благодаря ему преимуществами и сетовать на его несовершенство — все равно что желать все золото мира, имея половину.

Что до известных неудобств, связанных с этим феноменом, Ренувье довольно легко с ними справился. Поначалу его, бывало, будили среди ночи разговоры, происходившие за много километров от его спальни, которые он слышал отчетливо, как из соседней комнаты. Убедившись, что звуки, которые он слышит, в самом деле воздействуют на его барабанные перепонки, а не являются галлюцинацией, он приобрел восковые затычки и, вставляя их в уши, спал так же спокойно, как и раньше.

Случалось, что о нем говорили сразу в двух местах. Два разговора накладывались друг на друга, и понять их было невозможно. Тогда он жалел о несовершенном устройстве мира, в котором люди не могли договориться между собой, чтобы не обсуждать его персону хором, но в то же время радовался, что столь многим интересен, и утешал себя тем, что, будь он знаменит, о нем бы говорили столько, что жизнь его превратилась бы в оглушительный ад.

Обследования же, рекомендованные медицинским светилом, не дали никакого результата.

Прошел год с тех пор, как Ренувье открыл в себе чудесный дар, и вот однажды он уловил незнакомый ему девичий голос. Его обладательница делилась с подругой.

Девушка. У меня сердце екает всякий раз, когда я его вижу. При нем я сама не своя, глаз не могу поднять.

Подруга (насмешливо). Надо же, как тебя разобрало.

Девушка (рыдая). Никогда я не испытывала такого смятения. Кажется, я его люблю.

Подруга. Да уж, похоже на то!

Девушка. Беда в том, что у меня никогда не хватит духу признаться ему в моих чувствах. Как же мне быть?

Подруга (успокаивая). Если у тебя так краснеют щеки в его присутствии, он рано или поздно сам все поймет.

На этом «передача» прервалась — к счастью для Ренувье, ибо сердце у него колотилось так, что больше бы он не вынес. Имя его, правда, названо не было, но ведь он еще ни разу не слышал разговоров, не имевших к нему отношения; стало быть, девушка могла быть влюблена только в него. Кто же она? Потрясенный до глубины души, он весь остаток дня мысленно перебирал знакомых женщин в поисках тайной поклонницы, но так и не смог ее распознать. Спал он в эту ночь плохо.

Голос незнакомки он вновь услышал на следующий день за ужином. «Нет, — говорила она, — я не видела его сегодня. Но он не идет у меня из головы; я почти ничего не ем, и мне попеняли за рассеянность». От неожиданности Ренувье выронил вилку; эта тайная любовь окрылила его, как если бы он сам был влюблен. Но кто же эта девушка? Тембр ее голоса глубоко запечатлелся в его мозгу. Он мог повторить наизусть каждое сказанное ею слово, но по-прежнему не знал, кому эти слова принадлежат.

Два часа спустя, когда Ренувье читал в постели, он вновь услышал свою возлюбленную, которая обращалась к нему перед сном: «Доброй ночи, любимый. Надеюсь, я скоро наберусь смелости сказать тебе, как я тебя люблю; но насколько мне было бы легче, если бы ты все понял без слов!» Взволнованный Ренувье отложил книгу и пошел в ванную умыться холодной водой, чтобы унять сердцебиение. Он должен был во что бы то ни стало узнать, кто эта незнакомка, питающая к нему столь нежные чувства. Его ни на миг не посетила мысль, что она может ему не понравиться: он был уже почти влюблен в ее чистый голос и представлял себе девушку с ангельским лицом, наподобие тех, что населяли его грезы, когда ему не спалось.

В следующие дни Ренувье был начеку и внимательно наблюдал за всеми женщинами на своем пути в надежде увидеть красноречивый взгляд или зардевшиеся щеки, которые выдали бы его нареченную. Он не знал, при каких обстоятельствах они с возлюбленной встречались, поэтому нигде не ослаблял бдительности. В автобусе он то и дело озирался, всматриваясь в каждую пассажирку; заподозрил даже кондукторшу и спросил расписание, чтобы услышать ее голос. На работе он измышлял множество предлогов, чтобы зайти в каждый кабинет и попытаться вычислить воздыхательницу. Он прислушивался к официанткам в ресторане, обращался к продавщицам в магазинах, старался завязать хоть короткий разговор с каждой встречной женщиной — но все без толку. Впору было удавиться: какая-то женщина его без памяти любила, а он не мог ее отыскать. Каждый раз, когда он улавливал очередной разговор, у него ёкало сердце; если это была не она, разочарованный, он терял к разговору всякий интерес и не слушал. Она же регулярно и подробно поверяла свои чувства подруге.

Девушка. Я схожу по нему с ума, я жить без него не могу.

Подруга. А он так ничего и не понял?

Девушка (очень печально). Боюсь, что нет. Я опять встретила его сегодня, но он меня даже не заметил. Как будто я прозрачная.

И Ренувье, вне себя от ярости, вновь и вновь прокручивал в уме пленку своего дня, ломая голову, когда же он мог встретить девушку, сожалея о счастье, которое потерял, не узнав ее.

Одержимый этим голосом, который звучал в его ушах ежедневно, убежденный, что некие оккультные силы мешают ему соединиться с возлюбленной, Ренувье терял разум. Ему пришло в голову, что коль скоро он слышит свою ненаглядную, то и она, если очень постараться, услышит его; оставаясь один в своей спальне, он твердил до зари, что тоже любит ее, обещал ей вечное блаженство и назначал встречу на завтра. Но ответа не было. «Она, верно, спит, — думал он, — и не может меня услышать». А на следующий день все начиналось сызнова.