Книга Вдвоем веселее - Катя Капович

Показывая кому-нибудь часы, я говорила: «швейцарский брегет» – и рассказывала эту историю.

Дед часы спас, но мост уже взорвали, он отстал от беженцев и потом еще три месяца мыкался по всем станциям от Молдавии до Киргизии, разыскивая своих.

Мой слушатель обычно кивал головой: вещь с историей.

Еще у меня был знакомый вор-карманник Коля. Его я знала на протяжении пятнадцати лет, из которых на свободе он провел только пять, а остальные сидел. В последний раз Колю посадили за кражу мяса у зоопаркового льва. Произошло вот что. Гуляя с детьми по зоопарку, Коля увидел, что работник положил в клетку огромную говяжью вырезку. «А мои дети едят хрен знает что!» – сказал себе Коля и, когда работник удалился, вошел в клетку. Лев Колю не тронул. Колина ли дерзость его восхитила, или лев угадал в Коле собрата по неволе, но он повел себя благородно. Зато люди, люди… Кто-то, конечно, стукнул, и Колю повязали прямо на выходе и судили за издевательство над животным и мелкое хулиганство. Это его обижало, потому что животных Коля любил больше, чем людей, к хулиганам себя не причислял, даже наоборот, как скоро покажет эта история, с хулиганством боролся. Сам же он был повсеместно уважаемым в криминальном мире вором в законе.

Рассказывая про Колю, я всегда добавляла: «Коля – вор в законе». Человек с удивлением спрашивал: «Неужели такое еще бывает?» Я объясняла, что да, бывает. Один журналист, через которого я хотела получить подработку в газете, не остановился на моих россказнях и попросил его с Колей познакомить. Устроить это было просто, потому что Коля жил на одной со мной лестничной клетке. Я пригласила Колю, журналиста и для атмосферы еще двух друзей, Клаву и Шурика. Для начала я показывала брегет, потом мы перешли к главной части.

– А что, Коля, собственно, значит «вор в законе»? – спросил журналист, наливая рюмку.

Вопрос не застал Колю врасплох. Он поднял рюмку, понюхал:

– А вот то, Леня, и значит, что, где бы я ни сидел, мне будут наливать первому!

Журналист вежливо посмеялся:

– Ну а все-таки?

– Жизнь наша, – начал Коля, и взгляд его больших, чуть вылупленных глаз заволокся, – она вроде зыбкой паутины – можно увязнуть по самые помидоры, а можно и подняться. Я, Леня, могу потянуть ниточку здесь, а далеко на севере, на другой колючей зоне, аукнется.

Я уже была знакома с Колиной теорией, но мне было интересно, что скажет журналист.

– Это же чистая эзотерика! – сказал он. – Как же ты вытаскиваешь кошелек?

– А ты что, Леня, про меня в газету писать будешь?

Журналист сказал, что про конкретно Колю он ничего писать не собирается.

– Мне образ важен. Образ – это изображение внутреннего мира, – объяснил он.

Колю объяснение устроило. Они вышли на середину комнаты, и Коля слегка толкнул журналиста в бок. Тот нервно улыбнулся и снова принял боевую стойку. Коля похлопал его по плечу:

– Да ты, Леня, расслабься!

– А я совершенно расслаблен, – ответил журналист. – Но учти, что меня так просто не сделаешь.

– Ты уверен? – спросил Коля с улыбкой.

Предвосхищая развязку, я тоже улыбнулась.

Журналист, разумеется, ахнул, когда Коля протянул ему бумажник. Все это я проходила уже не раз.

– Чистый гипноз! Тебе бы в цирке работать! – сказал журналист, поспешно убирая бумажник в карман.

Коля был польщен, и я тихо радовалась, что благодаря мне происходят такие интересные встречи. Еще выпили, еще посидели. Журналист прочитал стихотворение «Прогулка по камере». Человек он был солидный, в пиджаке, прозвучало немного претенциозно, но Коле понравилось. Польщенный, журналист хотел еще прочитать по памяти «Письма римскому другу», но запнулся на второй строфе и, добавив только, что автор тоже сидел, а теперь находится в местах отдаленных, предложил выпить.

– За свободу всех незаконно осужденных! – сказал Коля, вставая.

Мы выпили, после чего была моя очередь что-нибудь рассказать. Я и рассказала. У пивных автоматов рядом с кладбищем, где мы с подругой как-то поздно вечером пили пиво, к нам подошли двое. Один был худой, в желтой кофте. Второй – бритый крепыш в безрукавке, на плече у него синела наколка. «Погода выдалась отличная», – начал худой и в незамысловатых выражениях предложил прогуляться по кладбищу. Мы, естественно, отказались, и худой отступил. Бритый же действовал более решительно. Он взял по-другу за локоть, в ответ на что она, женщина красивая и гордая, преподаватель литературы в Институте искусств, с размаху ударила ухажера сумочкой по голове. Обстановка складывалась неприятная, тут-то я и поинтересовалась, не знают ли они Колю Мотыля.

– Тебя то есть, – сказала я Коле.

Колины тонкие брови взмыли вверх. Он спросил:

– Они знали?

– Они знали, Коля!

– Мотыль – это твоя фамилия? – перебил журналист, берясь за блокнот. Ручка торчала у него из верхнего кармана пиджака, и, расписав перо, он быстро что-то застрочил в блокноте.

– Кликуха у меня такая, Леня, – ответил Коля и снова повернулся ко мне.

– А что была за наколка у бритого? Не кинжал со змеей?

Я сказала, что в темноте не разглядела – может, и кинжал, может, и со змеей.

Коля нахмурился:

– Это – Боров, он недавно освободился.

– Хм, – сказал журналист и, записав что-то в блокноте, поднял на Колю глаза. – А откуда ты знаешь?

– Знаю что? – не понял Коля.

– Что это… Как ты его назвал?

– Боров?

– Да.

– Как не знать? Ты же, Леня, своих коллег знаешь! Так вот, я тебе ручаюсь, – сказал Коля, снова поворачиваясь ко мне, – что сюда он больше не ходец, можешь спокойно пить свое пиво!

Я испугалась, в основном за Колю, и поспешно добавила, что они нас не тронули. Даже пиво купили за свой счет.

Коля грозно молчал с полминуты, потом покачал головой:

– Это уже неважно.

– А второй? – спросил журналист. – Его тоже знаешь?

– Жорка это. С Малой Малины, – сказал Коля задумчиво. – Он – шестерка и дурак, его тоже здесь не будет!

Журналист снова что-то записал и поглядел на нас.

– Это чистый Бабель!

Коля удивленно поднял брови.

– Бабеля не знаю!

Журналист объяснил, что Бабель – это такой писатель из Одессы, и Коля улыбнулся. Одессу он уважал. Сам он был родом из Николаева, но в Одессе у него были родственники.

Когда весь коньяк был выпит и все слова сказаны, Коля отправился спать, а мы продолжали сидеть и рассуждать про воровскую жизнь.

– А я не нахожу в жизни воров ничего интересного, – сказала Клава. – Ну что можно добавить к Диккенсу или к тому же Бабелю?