Книга Дуэль - Давид Гроссман

Глава шестая

ВЕРА

Наутро я первым делом помчался к Вере.

Сейчас объясню почему, но сначала я, наверно, должен рассказать вам, кто она такая, эта Вера, к которой я побежал.

Вера была еще совсем молодой, когда началась Вторая мировая война. Нам рассказывали в школе, что Страной Израиля управляли тогда англичане по мандату Лиги Наций. Муж Веры, Авраам, вступил в британскую армию, и его послали в Ливию, на которую с запада наступали немецкие войска под командованием генерала Роммеля. Авраам был по профессии врач, и у него была здесь своя клиника, но он просто не мог оставаться в Стране, зная, что в ту минуту буквально каждый человек был жизненно необходим на фронте, где шла война против нацистского зверя. Я говорю «нацистский зверь», потому что Вера всегда называет этим словом немцев тех времен. Когда я был еще ребенком, то думал, что она имеет в виду настоящего зверя — какое-нибудь страшное чудовище, огромного воскресшего динозавра, на войну с которым выступил весь мир. Но потом я понял, что она говорит про зверя в переносном смысле.

Как бы то ни было, Авраам вступил в британскую армию и отправился в Ливию. Через месяц Вера получила от него первое письмо. Он писал, что находится в маленьком пограничном городке, где сходятся границы Египта, Судана и Ливии. Он писал также, что там очень холодно по ночам, кормят плохо и он скучает. Когда он мобилизовался, они были женаты всего год, и Вере одной было очень тоскливо. И тогда она решила поехать к нему. Я знаю эту историю, потому что слышал ее от самой Веры. И хотя я слышал ее много-много раз, я готов слушать еще и еще. Вера рассказывала, что была тогда совсем молодой. Она незадолго перед тем приехала в Страну из Вены вместе со своей матерью. «Я в молодости была такой изнеженной и хрупкой — прямо как фарфор», — говорила она. Тем не менее она отправилась к мужу в ливийскую пустыню, даже не подозревая, какие трудности ждут ее в пути.

Она выехала из Иерусалима поездом и после долгой и утомительной дороги прибыла в Каир. Оттуда она отправилась дальше в дряхлом, жутко медленном ночном поезде, который качался с боку на бок и был битком набит арабами. Наутро поезд остановился где-то на берегу Нила, где Вере предстояла пересадка. Она вышла из вагона. На ней были два свитера, меховая телогрейка и шерстяной платок, потому что она помнила письмо, в котором Авраам написал ей, что ему холодно по ночам. Сойдя со ступеньки вагона, она тут же погрузилась по колено в раскаленный песок. Термометр показывал сорок один градус. Мне часто представлялась эта замечательная картина: тонкая хрупкая девушка, закутанная в мех и шерсть, медленно тонет в раскаленном золотом песке.

Потом Вера двое суток плыла на старом нильском пароходе. По пути она рассматривала огромные древние храмы Луксора, боролась с тучами зеленых мух и однажды ночью обратила в бегство забравшегося в ее каюту молодого воришку, который пытался украсть ее золотую цепочку. Последнюю часть пути по Нилу она проделала на фелюке — утлом суденышке местных рыбаков. Потом она еще двое суток ехала верхом на нервном, раздраженном верблюде и лишь затем, наконец, добралась до пограничного городка, где находился ее Авраам.

Мужа она нашла в лазарете, где тот лежал, сжигаемый жаром, в приступе какой-то странной пустынной болезни. В какой-то момент он понял — так он сам рассказывал ей поздней, — что его смерть, наверно, совсем уже рядом, потому что ему стали представляться какие-то фантастические картины. Он вдруг явственно увидел перед собой такое странное существо, которое никак не могло почудиться в этих местах даже такому поднаторевшему в лихорадочных видениях человеку, каким он стал за последние дни болезни. Как вы, наверно, уже догадались, этим фантастическим существом была его любимая Вера.

После войны Авраам демобилизовался, они вернулись в Страну и купили себе домик в квартале Бейт а-Керем в Иерусалиме. Авраам снова занялся частной практикой, а Вера, не желая быть только «женой врача», открыла рядом с домом небольшой магазин. Вначале она продавала там разные деликатесы, потом — декоративные украшения, затем перешла на домашнюю утварь, а кончила тем, что стала торговать подержанными вещами.

Вот в этот ее магазин я и побежал первым делом в тот день, на который Розенталь и Шварц назначили свою дуэль.

Было без двадцати восемь, но Вера уже заняла свое место. По утрам в ее магазине было сумрачно. Вера сидела в полутьме и пила чай из стеклянной чашки. Сигаретный дым висел над ней, как маленькое неподвижное облако. Увидев меня, она испугалась:

— Что случилось, майн кинд? В такое время? Дома всё в порядке?

— Дома всё в порядке, — сказал я. — Все здоровы, спасибо, нет причин для беспокойства.

За спиной Веры тянулись в темноте бесконечные полки, где я чуть ли не каждую вещь знал наизусть. Закопченные самовары, громоздкие настольные лампы из дерева, большие картины в позолоченных рамах, стопки старых открыток, элегантные костюмы, которые жители Иерусалима носили тридцать и сорок лет назад, — целый мир был там, в глубинах магазина и в прилегавшем к нему маленьком складе. Люди приходили сюда со всех концов города, чтобы оставить Вере на комиссию старые вещи, которые они находили у себя на чердаках и в подвалах. Беда в том, что почти никто не приходил их покупать. Но Веру это нисколько не беспокоило. Она говорила, что ей нравится в ее магазине, потому что куда больше, чем торговать, она любила разговаривать с людьми, которые приходили к ней что-нибудь продать или купить. Я, конечно, ничего ей не продавал и ничего не покупал, но тем не менее часами торчал в ее магазине, перебирая и разглядывая все эти старинные вещи. Это была еще одна из тех моих «странных» привычек, которые так выводили маму из себя.

Но в это утро меня не интересовали старые вещи. Я торопился расспросить Веру о совсем другой старине.

Время подгоняло, до начала уроков оставалось минут двадцать, поэтому я не стал ничего объяснять, а перешел прямиком к делу.

— Вера, — сказал я, — я хочу спросить тебя кое о чем, но только при условии, что ты не будешь задавать мне никаких вопросов. Идет?

Вера могла, конечно, отказаться, но я знал, что она очень любопытна. И я не ошибся. Ее глаза за позолоченными очками сразу зажглись интересом.

— Конечно, идет. Я сама люблю секреты.

— Скажи, Вера, ты знала такую художницу — Эдит Штраус?

Она посмотрела на меня с явным удивлением. Такого вопроса она не ожидала.

— Конечно, знала, — сказала она. — Я даже разговаривала с ней раз или два. Но это было давно, еще в сороковые годы. А что вдруг тебе — нет-нет, я помню, что я обещала ничего не спрашивать. Так что ты хочешь узнать о ней?

— Все, — сказал я и посмотрел на часы. Без четверти восемь. Двух минут мне хватит, чтобы добежать до школы. Мой расчет оправдался. Мне не зря пришло ночью в голову, что, если кто из моих знакомых знает что-нибудь о Эдит, так это Вера. Теперь оставалось как можно подробней расспросить Веру. Настоящие сыщики всегда так поступают. Они собирают у людей вроде бы ненужную информацию, а потом бац! — и находят в ней долгожданную нить. А вдруг Верин рассказ подскажет мне, как расстроить предстоящую дуэль. — Все, — твердо повторил я.