Книга Афганский дневник - Юрий Лапшин

Как следует насмотрелся, проезжая кишлаки и города, на местных жителей. Я-то привык к своим, анавинцам. А здесь другой мир. И дома побогаче, и «кантинов-дуканов» выстроено столько, что чуть уступает торговой Лайсвейс аллее в Каунасе. И женщины, наверное, в своем парадном наряде. Накидки, платки, паранджи голубые и белые. И даже укутанные в паранджу все равно стараются уйти с дороги, переждать отвернувшись. Жизнь кипит и бьет ключом. Торговля в самом разгаре. На полях семьями убирают пшеницу. И все это под мягким утренним солнцем, в зелени, при чудном воздухе и щебете птиц.

Разум и глаза странные противники. Видишь одно, а знаешь, что вот из «зеленки», до которой 500 метров, по тебе сейчас могут «врезать». Суровой действительностью бросаются в глаза танки, закопанные в землю через равные промежутки, сверлящие стволами ближайшие заросли. Железных скелетов разбитых, сгоревших машин, как у нас в Панджшере, не видно. Сразу убирают. Но тут и там стоят скромные памятники: колеса и рули, застывшие в бетоне, и фамилии, даты, надгробные надписи. Особенно дико в такой чудесный день представить чью-то смерть. А себя, вообще, начинаешь считать вечным.

Почти час простояли на КПП. Набралось колонн пять-шесть. Нам еще повезло, пустили дальше, а тем, кто шел на Саланг, стоять и ждать в неведении. Танки и саперы ушли вперед утюжить землю, искать мины. Они как камикадзе: при подрыве обычно лишаются катка. А вот для КамАЗа с боеприпасами — это смерть. Ждем их сообщения уже из ущелья. Только тогда трогаемся. Все дается с опытом, знанием местности и обычаев «гостеприимства». Не раз бывало, что остановившуюся колонну эти чумазые, с виду безобидные дети обвешивали «липучками» (магнитными минами) или забрасывали в кузов на ящики с боеприпасами еще что-нибудь «фестивальное». Последние кишлаки перед Панджшером мы должны пройти без остановок. Наконец, входим в ущелье.

В этой его части еще не был. Обстановка здесь посуровее. Скалы отвесны, повороты круты, дорога как змейка, а внизу с ревом в тесном русле несется мутный Панджшер. Прошли один пост, другой. Все, вот, наконец, и «родная» Анава. Дошли без приключений. Все, кто был сверху на броне, похожи на мукомолов: пыль мелкая, как пудра, в носу, в ушах, на зубах. ХБ вытряхивать бесполезно, так что отдал стирать, и вот сейчас чистое, свежее, отглаженное висит и радует глаз. Последний штрих: подшиваю белый воротничок. Ну, вот прошли и еще два дня. И хорошо, что прошли не бездарно, с пользой. Правильно говорят, что дни здесь летят, как мгновения. Под вечер с ЦБУ доложили, что и обратно колонна дошла спокойно.

26.06.1987, Анава. Пятница

Час ночи. Только что вернулись из засады. И опять безрезультатно. В этот раз решил сходить с группой сам, чтобы на месте посмотреть подготовку разведвзвода, да и самому немного встряхнуться. Перекрыли две тропы, ведущие с гор к Анаве, но, как ни старались выйти тихо и незаметно, все равно нас засекли. В двух местах замигали фонарики, а затем над нашими головами (почти в нас) царандой (местная милиция) со своего поста стал поливать горы трассерами. И собаки всполошились. Вскоре все успокоилось, но собаки стали брехать в дальнем конце, в стороне Сахибзаде. Все же «душки» пришли на побывку, только с другой стороны.

Три часа лежания на камнях прошли впустую. Первые полчаса разглядывал местность в ночной бинокль, затем успокоился, выбрал себе ложбинку, устроился поудобнее, благо в бронежилете это сподручно, и предался воспоминаниям. А вот интересно, о чем думал? Во-первых, конечно, звездное увлечение. Еще подумал, что Алька только бы мечтал о таком звездном хороводе. Небо чистое, звезды яркие, их множество, и нигде не видел так отчетливо Млечный Путь. Потом позавидовал путешественникам. Жаль, что никогда не увижу Южный Крест. А вот ковш Большой Медведицы и Полярную звезду вижу только как ориентир, и они ничем не отличаются от тех, что дома. Нет впечатления, что небо афганское. Затем позабавило, как два спутника летят навстречу друг другу.

Затем от звезд мысли перескочили на то, что у Александра сегодня будет выпускной вечер. Вот ведь до чего память человека избирательна. Знает, что держать навечно, а что стереть. Я-то свой выпускной как сейчас помню, а прошло 17 (!) лет. Боже, до сих пор считаешь себя молодым, а уже такими цифрами ворочаешь в голове. Затем вспомнил, как мы с Людмилой познакомились, ведь прошло уже, слава Богу, сколько лет, а все помнится. И вспомнил, как потом, уже по прошествии многих лет, мы рассказывали друг другу, кто кого первый увидел и что подумал.

Пишу ей про погоду, про то, как прибрал и отремонтировал комнату, что ем, как сплю, а вот написал бы про потери, про подрывы и обстрелы, про то, что пошел в засаду. Знаю, что она, конечно, вся извелась бы. Так что ни к чему эти подробности. И еще подумал: «А может и правда, зря полез в засаду. У каждого на войне свое дело и свое место. Шансы, конечно, ничтожные поймать пулю, но ведь случись подобное, будут говорить про мою тень, что она глупая». Да если еще и себе же не врать, то и пошел ведь не ради практической пользы и нужды, а за острыми ощущениями.

И вот сейчас, когда записываю эти мысли, пришедшие в голову там, в горах, в темноте, на камнях при пряном запахе полыни, думается, что и впрямь как-то серо, буднично и без высоких моральных порывов все получается. Ведь знал, что рано или поздно сюда приеду. Так и получилось. Надо будет, буду убивать. На этот счет без сантиментов. Приказываю стрелять и убивать. И моими снарядами кого-то уже отправили к аллаху. И все это как-то буднично, никакой ненависти, никаких эмоций. Ну, понятно бы за Родину, за разбомбленные очаги, голыми руками душил бы, зубами глотку рвал…

Для меня это еще куда ни шло, это моя профессия, моя работа. Для войны меня готовили, учили, кормили и одевали за счет народа. Но ведь наши люди здесь служат, что им рассказывать про интернациональную помощь, если они сами все видят и могут оценить реальность. Как все странно, просто и в то же время сложно. Позавчера, когда колонна шла и растянулась, пришлось остановиться. Рядом остановился автобус «Мерседес», и из него вышел «душок» с мешками. Видимо, его дом где-то рядом, в «зеленке». И оттуда иногда стреляют в нас же. И вот солдаты сами его подзывают и отдают галеты и сухари из пайков: на, бери.

Сколько вражеские голоса говорят о нашей жестокости, о разрушенных кишлаках, даже газы иногда пытаются приплести. Какая чушь. Может быть, нам и не хватает решительности и жестокости, чтобы победить. Даже напалм не используем. Трудно представить, что где-то в белорусском селе дети бросали бы во вражескую колонну заряды и мины, и они взрывались бы через пяток минут. Сколько бы «хатыней» прибавилось. А мы только отправляем парней в мешках домой. Не дай Бог даже выстрелить в сторону кишлака, вдруг кого убьем, и, конечно, будет буря протестов со стороны «народных властей», так как убьем обязательно (!) в любом случае невинного. Даже узнаем, что мины поставил тот-то и тогда-то, и что он из ХАДа и… — ничего. Странная война. И вывернувшись наизнанку, мы никогда не будем для них хорошими, а тем более друзьями. Здесь уважают только силу, деньги и аллаха. Да, нашли мы себе игрушку, от которой не знаем как избавиться. Сами себе загнали занозу, которую американцы с большой радостью расшатывают и не дают зеленкой смазать. Ну да Бог с ними, с врагами. Жалко авторитета страны, денег, молодых жизней.