Книга Чары дракона - Катарина Керр

По улицам сновали толпы людей. Как мужчины, так и женщины были одинаково одеты в туники и сандалии. У мужчин бросались в глаза ярко нарисованные знаки на одной щеке; женщины украшали искусно завитые и уложенные волосы своеобразными заколками, похожими на броши. Как рисунок на щеке, так и заколка указывали на принадлежность человека к определённому «дому», или клану. Все жили в безопасности, и дети могли спокойно группами бегать по улицам, играя на открытых площадях и в частных садах. И никто не говорил им суровых слов, даже на минуту не заставляя волноваться.

Конечно, за все это великолепие было дорого заплачено – заплачено человеческими жизнями, поскольку Милетон являлся центром работорговли среди северных островов. Если у покупателя имелось достаточно денег, и он был готов проявить немного терпения, то здесь он мог подобрать себе любого раба: от писаря до повитухи; а иногда даже варвара из Дэверри, хотя последние попадались редко. Законы в таких случаях были очень суровыми: дэверрийцев разрешалось продавать в рабство только в случае совершения ими определённых преступлений против государства, таких как неуплата очень больших долгов, разрушение общественной собственности в большом количестве или хладнокровное, предумышленное убийство. Архонты здешних городов-государств не имели ни малейшего желания увидеть в своей гавани военно-морской флот жаждущих крови варваров, плывущих к ним спасать какого-то из своих родственников, к которому несправедливо отнеслись.

Поэтому такие экзотические покупки лучше было совершать не на открытых рабских рынках рядом с гаванью, где военнопленные, преступники и отпрыски принадлежащих государству рабов продавались с аукциона в соответствии с зарегистрированным графиком, а в небольших частных заведениях, разбросанных по всему Милетону. Одно такое находилось недалеко от гавани, на противоположной стороне площади Правительства, где узкий, лишённый деревьев переулок петлял между задними стенами садов. Чем глубже ты углублялся в этот переулок, тем ниже становились стены, пока вообще не исчезали. Дома постепенно делались меньше и беднее и, в конце концов, превращались в лабиринт сараев и огородов, где тут и там стояли свинарники, рядом с которыми иногда появлялись небольшие свиньи.

Наконец переулок заворачивал в последний раз и выходил на открытую площадь, где между отвалившихся булыжников, которыми площадь когда-то была вымощена, пробивались сорняки и разгуливали куры. Среди них играли дети, и птицы то и дело разбегались с возмущённым кудахтаньем. С другой стороны площади возвышалась высокая стена, выкрашенная красными и синими полосами, которая очевидно являлась частью чьей-то резиденции. В середине этой стены имелась обитая железом дверь. Хотя там не висело никакой таблички, и ничьё имя не было выбито над дверью, те, кто был осведомлён о подобных местах, знали и это, принадлежавшее некому Бриндемо. А непосвящённым следовало держаться отсюда подальше.

Тем не менее, внутри, на территории не стояло никаких мрачных и зловещих домов ужаса. Имелся открытый двор с редкой тонкой травой и неухоженными цветами, где в дневное время рабы могли посидеть на солнце. Там же находились чистые, хотя и жалкие бараки, где каждому предмету ценной собственности выделялась собственная кровать. Была здесь и баня, где любой желающий мог мыться так часто, как захочет. Здешняя пища хоть и не шла ни в какое сравнение с той, что подавали к столу какого-нибудь богатого господина, её давали в достатке, и Бриндемо с членами своей семьи ели из того же котла, что и «живой товар». В определённых кругах Бриндемо славился тем, что покупал рабов, от которых отказывались другие торговцы, – рабов, чьи документы на продажу были не всегда в порядке, или поступающих к нему одурманенными и неспособными протестовать против своего положения, – словом, все в таком роде. Возможно, некоторые его действия и находились в рамках закона. Время от времени какие-то ничего не подозревающие нищие, не имеющие семьи, которая станет их искать, заглядывали в дом Бриндемо, чтобы попросить хлеба, и их никогда больше не видели.

Из-за суровости законов, регулирующих продажу варваров, Бриндемо заколебался, когда один такой попал к нему с документами, которые едва ли можно было назвать идеальными. Обычно он сразу же продавал таких в большие дома Милетона и просил за них высокую цену. Этому варвару – очень красивому парню с волосами цвета воронова крыла и голубыми, васильковыми глазами – было лет двадцать с небольшим. Его манеры говорили о том, что он имел какие-то связи с аристократией. Более того, он уже знал довольно много слов по-бардекиански и запоминал новые с удивительной быстротой, что показывало редкую способность к изучению языков. Короче, из него получится прекрасный лакей, имеющий шанс когда-нибудь подняться до мажордома, ценного члена хозяйства, который, в конце концов, получит свободу, и которого примут в клан.

Проблема заключалась в накладной и очень неприятном факте, что раб даже не помнил своего имени. Его предыдущие хозяева назвали его Талиэйсином. Сам он с готовностью признал, что это имя для него ничего не значит. Он совсем ничего не помнил: ни семьи, ни родного города. Только несколько обрывочных воспоминаний о своей жизни до того, как его продали. Поскольку его предыдущие хозяева давали ему опиум, чтобы раб оставался послушным, Бриндемо следил, чтобы теперь он получал много питательный пищи и спал достаточно. К сожалению, хорошее отношение не принесло желаемого результата: Талиэйсин так ничего нового и не вспомнил.

– Ты приводишь меня в отчаяние, Талиэйсин из Пирдона, – заметил Бриндемо на дэверрийском языке однажды вечером. – Но, с другой стороны, несомненно: ты сам в отчаянии.

– Конечно, – раб улыбнулся ему одной из своих странно очаровательных улыбок. – Какой человек не хочет знать о себе правду?

– Ха! Есть достаточно людей, которые скрывают правду о себе глубоко в сердце, где им никогда не придётся с ней столкнуться. Возможно, ты один из них. Скажи – ты совершил нечто ужасное и стёр свою память, чтобы забыть это?

– Может быть. А что, я кажусь тебе человеком, который совершил когда-то нечто ужасное?

– Нет. Хотя я думаю, что ты человек опасный. Слишком уж обаятельный. Я бы никогда не дал тебе в руки меч или кинжал.

Талиэйсин резко отвернулся, его глаза затуманились, словно его мысли приняли странный оборот.

– Кинжал, – прошептал Бриндемо. – Это слово что-то для тебя значит?

– Что-то значит, – он говорил медленно и почему-то неохотно. – Не могу вспомнить. Оно словно ущипнуло мою память.

Бриндемо глубоко, демонстративно вздохнул.

– Двадцать пять зотаров! Я легко мог бы продать тебя за двадцать пять золотых зотаров, если бы мы только обнаружили правду. Ты знаешь, сколько это – зотар?

– Нет, не знаю.

– На него можно купить десять свиней, причём пять из них – свиноматки. Поэтому двадцать пять зотаров… Ай!

– Моё сердце кровью обливается, когда я думаю о тебе.

– А, сарказм! Но как я могу тебя винить? Это хороший знак. Значит, твоя память возвращается. Предупреждаю: ко мне сегодня вечером придёт гость. Он провёл много лет в Дэверри, торговал вином. Он может тебя узнать. Он может знать что-то, что заставит работать твою память. Я больше этого не выдержу! Двадцать пять зотаров, а ты тут сидишь без толку, и тебя нельзя продать.