Книга Спящий в песках - Том Холланд

– Это его дочери? – спросил я.

Петри кивнул.

– Похоже, этот царь ценил семейные привязанности чрезвычайно высоко. Что, если судить по сохранившимся изображениям, совершенно нехарактерно для древних владык.

– А откуда же взялся столь странный художественный стиль?

Петри пожал плечами.

– Кто знает, каковы его источники. Возможно, в жизни народа произошли какие-то перемены, причем настолько существенные, что они сломали устоявшиеся представления и наложили свой отпечаток на традиции в искусстве.

– Загадок много, – поспешно вставил Ньюберри, – но существуют и ключи к их решению. Они разбросаны повсюду – достаточно только внимательно посмотреть вокруг. Разве не так?

Он бросил взгляд на Петри.

– Ну, – археолог сделал широкий жест, – пожалуй, вся эта огромная равнина представляет собой своего рода ключ и готова предоставить нам массу полезных сведений.

– Правда? – Я выглянул из палатки и обвел взглядом пески и чахлые кустики. – Что-то я ничего подобного не вижу.

– Именно! – воскликнул Петри и снова указал на открывавшийся перед нами песчаный простор. – Точно так же, как и вы, не увидел здесь ничего и сам Эхнатон, когда впервые прибыл на эту равнину с намерением построить собственный город. А ведь в его распоряжении были Фивы – великолепная столица, украшенная многими поколениями его предков, ибо этот фараон был наследником великих правителей. Ни для кого не секрет, что Фивы в ту пору процветали, находились, можно сказать, на пике благоденствия. Спрашивается, почему же Эхнатон покинул обжитые Фивы и перенес столицу в эту пустынную долину, находившуюся в двух сотнях миль от какого-либо из существовавших тогда городов?

Я недоуменно покачал головой.

– Должен признаться, я не представляю, что могло побудить его к такому решению.

Петри прищурился:

– Полагаю, у вас еще не было случая осмотреть то, что осталось от Фив?

– Увы, пока нет.

– Не сомневаюсь, рано или поздно вы посетите их поистине царственные развалины. Поверьте, это будет незабываемо, хотя бы потому, что вы увидите храм в Карнаке. Невзирая на разрушительное действие всесокрушающего времени, руины храмового комплекса и сейчас поражают своей мощью и величием. Приходится лишь изумляться тому, как древние могли воздвигнуть столь грандиозное сооружение. А ведь ответ прост: оно создано силой суеверия. Карнак был домом Амона-Ра, повелителя всего сонма богов Древнего Египта, и к его ногам все жители государства приносили свои страхи и упования.

– И все же Эхнатон...

– ...Покинул его. – Над усами Петри промелькнула едва заметная улыбка. Археолог осторожно, едва ли не с благоговением опустился на колени рядом с обломком каменной плиты. – Да, покинул. Но вы же слышали – я только что назвал его вероотступником и бунтарем. Знайте же, он восстал не только против условности в искусстве.

– Что? – Я наморщил лоб. – Вы хотите сказать, он отказался от почитания Амона-Ра?

– Если бы только отказался! Он объявил его вне закона, и не его одного. Фараон вознамерился изгнать из памяти людей Амона, Осириса и прочих богов и повелел стереть по всей земле их имена Мириады богов были отринуты – все, кроме одного... – Петри умолк и снова устремил взгляд на резной камень. – Да, кроме одного...

Он указал на верхнюю часть камня – туда, где проходила линия раскола Завершающая часть композиции была утрачена – от нее остались лишь радиально расходящиеся из какого-то центра над головой царя тонкие, как спицы колеса, линии – словно благословляющие его руки. Однако я ошибся: на камне были изображены вовсе не руки.

– Это солнечные лучи, – пояснил Петри. – На утраченной части был изображен солнечный диск.

– Так какому же богу поклонялся Эхнатон? – спросил я, внимательно рассматривая край фрагмента.

– Атону, – ответил Петри. – Атону, дарующему жизнь. Фараон даже сменил имя в его честь. Некогда он, как и его отец, звался Аменхотепом, что означало "Мир Амона", но после прибытия сюда уже не мог носить это имя и тогда избрал для себя другое – Эхнатон. – Петри бросил еще один взгляд на фигуру царя и поднялся на ноги. – Значение этого имени просто: "Радость Атона".

Он вышел из палатки. Мы с Ньюберри последовали за ним и молча остановились снаружи. Вдалеке, за припорошенными пылью насыпями Эль-Амарны и темнеющей вдоль Нила полосой пальмовых рощ, сгущались сумерки, и все мы – понятно почему – устремили взгляды на багровый солнечный диск.

– "Жить по правде", – нарушил наконец затянувшееся молчание Петри. – Таков был девиз Эхнатона: "Ankh em maat".

Мне подумалось, что фараон имел право считать, что служит истине, когда принял решение провозгласить единственной святыней живительную энергию солнца. Ведь почитание этого источника жизни – а то, что солнце является таковым, подтверждено данными современной науки – было исполнено глубочайшего философского смысла.

Ньюберри неожиданно поежился.

– И все же, – молвил он, указывая на закатное зарево, – мы все видим, как оно заходит за горизонт.

– Да, – ворчливо откликнулся Петри, бросив на него странный взгляд, – однако лишь для того, чтобы взойти снова.

Ньюберри не ответил, и вскоре мы засобирались в обратный путь, ибо тени уже начали удлиняться и пора было возвращаться. Петри проводил нас до верблюдов, причем, пока мы шли, Ньюберри взял с него торжественное обещание не утаивать от нас ничего из его будущих находок. Однако при всем множестве полученных мною интересных сведений истинная цель мистера Ньюберри, о которой упоминалось в ходе нашей беседы, так и осталась для меня тайной. Откровенно говоря, мне уже начинало казаться, что я не узнаю этого никогда, но, когда мы взобрались на верблюдов, начальник мой, ничего не поясняя, направил свое животное не к той тропе, по которой мы приехали, а вдоль скального полумесяца, следуя его изгибу. Полагая, что мистер Ньюберри замыслил показать мне что-то еще, я молча последовал за ним и лишь через некоторое время осмелился еще раз поинтересоваться, что же все-таки он так надеется найти.

Поерзав в седле и оглянувшись на оставшиеся позади хижины и палатки, он наконец сказал:

– Петри – великий археолог. У него удивительное чутье на мелочи и детали. Поразительно, но, основываясь лишь на исследовании какого-нибудь черепка, он способен проникнуть в глубину веков и выстроить целую теорию. Но все же... – Мой собеседник повернулся ко мне. – Есть люди, которых манит нечто более ценное, чем битые горшки.

– И вы, надо думать, из их числа?

Ньюберри резко кивнул, и я даже в сумраке увидел, как блеснули его глаза.

– Боже мой, Картер! – воскликнул он с неожиданным жаром, и слова полились из него как поток, прорвавшийся сквозь долго сдерживавшую его плотину. – Вы когда-нибудь задумывались о том, как, в сущности, ничтожно мало знаем мы о древних? Да, Петри раскапывает свои черепки и осколки, но на самом деле эти предметы могут рассказать нам о жизни их создателей ничуть не больше, чем голый череп о мыслях и чаяниях своего бывшего владельца. А какие мысли, какие дивные мечты, должно быть, посещали умы былых обитателей долины Нила. Вот они-то и интересуют меня в первую очередь. – В порыве воодушевления мистер Ньюберри потянулся и схватил меня за руку. – Да, мой юный друг, я охочусь за древними, давно позабытыми тайнами!