Книга Клинки Порубежья. Книга 1. Окаянный груз - Владислав Русанов

– То мое дело, пан Зджислав.

– Ну, не хочешь говорить, не надо.

– Не обижайся, пан. Это не только моя тайна. Не могу тебе сказать.

– Да ладно, чего уж там. Поможет твоя панянка, к твоей награде еще свою прибавлю. Так можешь ей и передать.

– Добро. Передам.

Они помолчали. Каждый обдумывал услышанное и высказанное от сердца. Наконец подскарбий соскочил с сундука. Сотворил знамение лицом на храм Анджига Страстоприимца. Сказал веско, с расстановкой:

– Благослови нас, Господи, на дела наши, укрепи и придай сил.

Пан Чеслав повторил и его жест, и его слова. Вздохнул:

– Ну, пожалуй, пойду я, пан Зджислав…

– Иди, чего уж там. Да! Погоди! Едва не забыл. Что у вас там под Богорадовкой приключилось? Еще в стужне. Посланник грозинецкий лютует. Едва ли не смертной казни виновным требует. Дескать, любимца княжеского ни за что ни про что твои порубежники посекли саблями.

– А! Вот оно что! – Чеслав повел плечами, словно перед дракой. – Было дело. А не сказывал посланник, что грозинчане встречались там с зейцльбержцами, что наш сотник случайно на них со своим отрядом напоролся? Как его самого посечь драгуны хотели, с волками-рыцарями спевшиеся?

– Да тише ты, пан Чеслав, тише! Ужель я посмею вину за стычку порубежную на твоих орлов возложить? Уж я-то знаю, вернее, завсегда догадаться могу, как оно на самом деле было. Тем паче про Меченого… Ведь такое пан сотник Войцек Шпара прозвание получил?

– Точно!

– Так вот, про Меченого я много наслышан. Надежнее его шляхтича еще поискать надобно. И то вряд ли найдешь.

– Так к чему ты, пан Зджислав, вспомнил о нем?

Подскарбий тяжко вздохнул. Потер шею.

– Не вовремя, пан гетман, твой порубежник свару с грозинчанами затеял. Придворные, знаешь, как все выкручивают?

– Да уж догадываюсь. Поломойка тряпку так не выкрутит.

– То-то и оно. Ротмистр Владзик Переступа один из самых верных псов князя Зьмитрока был. Он и сейчас с посланником в Выгов прибыл бы, кабы не кончар твоего Шпары.

– Ну, так хоть на одного пса у Зьмитрока меньше стало. Собаке собачья смерть.

– Ошибаешься, пан Чеслав. Владзик выжил. Вряд ли он теперь когда саблю в руки возьмет, но ум у него въедливый… Чует мое сердце, много еще крови ротмистр, вернее, бывший ротмистр нам попортит. Как только выздоровеет и отлежится.

– Значит, я полковнику Симону Вочапу в Берестянку весточку пошлю, чтоб Войцеку рассказал. Он свою недоделку поправит.

– Ты что, пан Чеслав! – Подскарбий аж руками замахал от ужаса. – Господь с тобой! Не время сейчас для таких шуток! И так скандалу натерпелись. Самое худое в том, что тутошние князья, да магнаты, да придворная шляхта больше посланнику Зьмитрока верят, чем нам с тобой. Про сговор с Зейцльбергом и слушать не хотят. А порубежников головорезами выставляют.

– И что ж теперь?

– Да ничего. Посланника я припугнул малость. Напомнил о Контрамации. Сказал, что, коли они выдачи Войцека Шпары возжелают, Витенеж может потребовать Мржека Сякеру. Вот уж кто душегуб, каких поискать… – Зджислав улыбнулся. Расправил усы. – Вот, право слово, пан Чеслав, я и мечтать не мог, что посланник так быстро хвост подожмет. Едва про Сякеру речь зашла, и все. Сник речистый. Видать, на хорошем счету в Грозине чародей Мржек. Или на что-то он Зьмитроку нужен. На что-то такое, что мне постичь не под силу.

– Ну, уж коли тебе, пан Зджислав, не под силу чего-то постичь… – Польный гетман почесал затылок.

– Ничего! Не журись, пан Чеслав. Жив буду – до истины докопаюсь.

– Не забудь мне рассказать, коли докопаешься.

– Расскажу, не премину. Ты знай, пан Чеслав, про порубежника твоего мы с послом так порешили – наказать его надобно.

– Как же так?! Ты ж только что говорил…

– Говорил. А что говорил? Что от выдачи его в Грозин отвертелся. Я пообещал, что накажем Войцека сами. Погоняй его, прочим сотникам напоказ.

– Плохой то показ будет. Едва ли не лучшего сотника гонять? А остальные решат – ну его, границу стеречь, своя шкура дороже. Так выходит, а?

– Так, да не так. Порубежники поймут. А ведь и нам сейчас на рожон переть нельзя. Перед грядущим Сеймом-то… Накажи. С сотников сними на время. Сделай так, чтоб он затерялся. Не мозолил глаза и уши грозинчанам. А как князя Януша изберем в короли, все вернем. Да еще и наградить можем. Такой лихой шляхтич – и в сотниках до сих пор ходит! Полковничий буздыган его заждался.

– Эх! – Гетман махнул рукой. – Сгорел овин, гори и маеток. Сделаю все по твоему слову, хоть и не по сердцу мне это. Нынче же голубя Симону Вочапу отправлю.

Давние друзья сердечно попрощались. Подскарбий, кряхтя и вздыхая, уселся за конторку вершить ежедневную службу королевству, а пан гетман, покинув дворец Витенежа, направился в свой выговский дом, обдумать слова Зджислава и принять меры для их исполнения. По дороге он едва сдержался, чтобы не приказать свите всыпать батогов двум молодым шляхтичам в расшитых золочеными шнурами, по грозинецкой моде, жупанах. Охальники уж очень долго медлили, прежде чем уступили улицу пану гетману, да еще после выкрикнули обидное: «Курощуп сиволапый!» – в спину. Уроженцы Великих Прилужан частенько обзывали таким манером северных братьев – малолужичан – за герб их княжества. Кому-то Белый Орел казался очень уж похожим на курицу-несушку. В свою очередь жители Уховецка и окрестностей звали великолужичан «кошкодралами». Ведь с их знамени скалился чудной южный зверь – пардус, зело похожий на выгнувшего спину кота.

Пока пан Чеслав это припомнил, охальники скрылись в извилистом переулке.

* * *

– Ну, заварил ты, брат Войцек, кашу! – Берестянский полковник пристукнул кулаком по колену. – А расхлебывать ее теперь всем приходится!

Симон Вочап расстегнул пуговку на горле, оттянул пальцем ворот, дунул себе за пазуху. Несмотря на начало пашня, солнце припекало, согревало стены домов, и в горнице городского дома Войцека Шпары становилось жарковато, хотя печь нынче не топили. Пан же полковник отличался малым ростом и грузным телосложением, а герб имел будто в насмешку полученный.

– Что ж мне, у-унижения и оскорбления надо было т-терпеть? – упрямо повторил сотник, глядя в сердитые глаза полковника, его седые, пышные, как лисий хвост, усы, красные щеки и нависший над верхней губой пористый нос, весь покрытый капельками пота. – Может, еще в ножки грозинчанам поклониться?

– Эх, пан Войцек, пан Войцек! – покачал головой полковник. – Что ж ты упертый такой? Я ж тебя по-отечески журю. А мог бы и в опалу отправить!

– Я опалы не боюсь. Мне за державу обидно. Рвет всякая сволочь куски послаще, а ты давай скачи, маши сабелькой! – Войцек заговорил напевно, чтобы не заикаться. Так он привык за десять с гаком лет службы в порубежниках.