Книга Срывая маски - Сандра Мэй

— Минуточку, детка. Не то чтобы я не доверял…

— Жофре, я когда-нибудь тебя обманывала?

— Если быть точным, то семь раз. Причем в пяти случаях я сам соглашался быть идиотом. Как видишь, я объективен.

— Ты толстый мерзавец, Жофре, но я слишком давно тебя знаю. На твоих парней можно положиться — это главное. Расплатимся мы до нашего отъезда, для этого Жорж снимет все деньги со счетов, как только получит от меня сигнал, что все прошло нормально. На границе вы получите деньги.

— Хорошо. Поверю. Тем более что на этот раз со мной будут профессионалы, а не обычная марсельская шпана. Увидишь их, Манон, сразу поймешь, что обманывать их — значит наживать себе крупные неприятности.

Блондинка криво и презрительно усмехнулась.

— Жофре, твоя ошибка в том, что ты все время путаешь две профессии. Вор и мокрушник — это небо и земля. Я — художник, мой маленький Жофре, моя стихия — творчество. А сунуть перо в бок — это работа для дебилов с мускулами вместо мозгов.

Жофре усмехнулся в ответ и стал похож на доброго гнома из сказки.

— Однако ж ты собираешься заплатить моим дебилам в три раза больше, чем, скажем, этой малютке, которая так похожа на тебя. А ведь у нее куда более творческая задача — изображать саму Манон Дюпре!

Манон задумчиво посмотрела на экран монитора, где Аманда с упоением нюхала по очереди все пузырьки, выстроившиеся в ряд на бортике ванны.

— Дай-то Бог, чтобы роль ей удалась…

Глава 6 Ограбление

Встретившись в вестибюле гостиницы с Амандой, Ник не стал плести хитроумную интригу, а брякнул сразу:

— Поедем в Фонтенбло? Говорят, там роскошные сады. Не хочется сидеть в Париже в такую погоду.

— Отличная идея! Ой… только я… А это далеко от Парижа?

— Да что вы! Час с небольшим на машине.

Кстати, за городом можно взять открытый экипаж. Лошадки везут дольше, зато не пахнут бензином.

Аманда рассмеялась.

— Вы романтик, мсье Картер. Между прочим, лошадки пахнут навозом.

Ник с сожалением посмотрел на девушку. Вот до чего доводит богатство! Красавица, но избалованная. Навоз и сельская местность пугают ее больше, чем пыльный и душный город.

— Будет так, как вы захотите. Соглашайтесь.

— Согласилась. И знаете, что? На лошадок тоже. Что ж делать, помучаемся с навозом.

Ник с удовольствием смотрел в искрящиеся зеленые глаза. Удивительно, но за последние несколько дней, проведенные в Париже, он словно сбросил два десятка лет. И дело не в задании, жутко секретном и ответственном, и не в том, что теперь он, кажется, разгадал планы преступников. Дело, видимо, в прозрачном высоком небе, в золотых листьях и в солнце, по-летнему жарком, а еще дело в этих изумрудных глазах и нежном румянце, в светлых локонах, развевающихся на ветру, и во всем том, о чем он и думать забыл после того, как ушла Мэри…

Ник встряхнулся, сгоняя очередное наваждение, суетливо повернулся, чтобы открыть дверь, но Аманда удержала его за руку.

— Погодите, Николас… Я все думаю, не нужно ли мне…

Ник с интересом посмотрел на нее.

— У вас такой вид, словно вы опасаетесь, не станут ли вас ругать дома за своеволие.

Она вскинула голову, закусила губку.

— Вот еще! Я сама себе хозяйка, к тому же ругать меня и некому… В любом случае, мы ведь вернемся сегодня вечером. Едем!

И почти бегом бросилась на улицу. Ник, скрывая улыбку, поспешил за ней.

Часом позже высокий и худощавый мужчина с тонкими усиками поднял холодный взгляд от газеты, которую читал, и с легким раздражением посмотрел на портье.

— В чем дело? Вы передали записку?

— Прошу прощения, мсье, но мадемуазель Моретти нет в номере.

— Ну так поискали бы ее на веранде или в парке.

— Мадемуазель Моретти покинула отель.

— Что?!

— Швейцар видел, как она садилась в машину около часа назад.

— Проклятье!

— Прошу прощения, мсье?

— Нет, ничего. Я надеялся застать ее до того… как она поедет по магазинам. А она наверняка поехала по магазинам.

— Не могу знать, мсье. С ней был мужчина, один из постояльцев отеля.

Худощавый огромным усилием воли сохранил ПОЧТИ невозмутимый вид.

— Вот как? А вы случайно не знаете, кто именно?

В этот момент до портье дошло, что как раз его визави постояльцем отеля не является, а стало быть, ничего рассказывать ему портье и не обязан. Лицо достойного служащего окаменело и сделалось в высшей степени непроницаемым.

— Не могу знать, мсье. С вашего позволения…

Портье бежал, оставив кипящего от ярости Жоржа Дюпре в кресле.

Куда ускользнула эта маленькая дрянь? Манон, конечно, гениальная баба, но забыла очень простую вещь. Эти цирковые — они же все потенциальные шлюхи! Вот, пожалуйста! Две недели назад гребла навоз и мылась холодной водой — а сейчас уже вошла во вкус. Платья сидят на ней превосходно, надо отдать ей должное, держится она вполне пристойно, и до сих пор никаких поводов волноваться не давала, но натура берет свое. Кто этот постоялец и куда она могла с ним отправиться?

В такой день! Впрочем, вот ей-то как раз не обязательно знать, какой это день.

Жорж бросил газету на стол, подошел к стойке и написал еще одну записку.

«Надеюсь, больше это не повторится. Вам платят не за то, чтобы вы разрушали чужие планы. Сидите в номере и ждите — срочные дела отзывают меня из Парижа, но к утру я вернусь, и мы с вами рассчитаемся. Ж.».

Запечатав записку, Жорж протянул ее портье.

— Когда мадемуазель Моретти соизволит вернуться, передайте ей это. Да не забудьте!

— Ну что вы, мсье. Обязательно.

Портье положил записку в ячейку номера Аманды и проводил суровым взглядом узкую спину неприятного гостя.

Манон Дюпре крупными по-мужски шагами мерила крошечную комнатку в небольшом деревенском доме, стоявшем на отшибе деревни Ле-Зуа. Дом этот стоял в двух километрах от дороги, ведущей из Фонтенбло в Версаль, а удобен был тем, что подобраться к нему незамеченным не смог бы ни один непрошеный гость.

Красавицу Манон сейчас вряд ли смогли бы узнать агент Портер и его подручные. Дивные платиновые локоны она выпрямила, покрасив их при этом в неопределенно-серо-русый цвет. Благодаря контактным линзам изумрудные глаза стали карими, лицо без макияжа утратило свою свежесть и привлекательность, а одежда — потертые мешковатые джинсы и свободная клетчатая рубаха, застегнутая под самое горло, — окончательно превратила очаровательную фею Манон в неопрятную тетку не первой молодости.