Книга Ё - Евгений Лукин

Наконец Овсяночкин поднял незрячие глаза, пошевелил губами.

— Ну что ж… — вымолвил он. — Техника пока ещё, конечно, хромает, но в целом… Давно пишете?

— Да так… — неопределённо отозвался Славик, однако этого, к счастью, оказалось достаточно.

— Раз уж рифмуешь «прелесть» и «шелест», — сварливо заметил Овсяночкин, — то и дальше надо, блин, так же чередовать. Как у Ходасевича: «хруст» — «грусть», «мир» — «ширь»… Ну а «дерёв»-то почему через «ё»?

— Да-да, — озабоченно молвил главный (после маньяка) ёфикатор. — Я думал, мне послышалось…

— Обычная описка, — вступились за Славика.

— Какая описка? Там рифма!

— Неужели «рёв» — «дерёв»?

— Да нет. Если бы «рёв»! «Вечеров».

— Правда, что ль?

— Совсем уже с этой буквой «ё» рехнулись…

— Так! Народ-точка-ру! — Овсяночкин хлопнул ладонью по стихотворению и, погасив шум, снова обратился к Славику: — Чувствуется, Тютчева вы любите. Это хорошо. Но меру-то, блин, знать надо? Сами смотрите: «…в светлости осенних вечеров…» Потом: «…кроткая улыбка увяданья…» Центонность центонностью, а это уж, блин, прямое эпигонство получается…

Вячеслав Иванов крякнул и потупился. Честно сказать, стихотворение это он по простоте душевной переписал из Тютчева целиком. Без черновиков и помарок. А что оставалось делать, если никто из знакомых Славика стишками не грешил?

Рисковал. Конечно, рисковал. Можно сказать, по краешку ходил.

— «Дерёв»… — недовольно повторил Пётр Пёдиков. — Нет, господа, это профанация. Так нельзя…

— Лучше переёжить, чем недоёжить… — глубокомысленно изрёк кто-то. — Откуда мы знаем, вдруг этот серийный убийца тоже член литстудии!

Во внезапно павшей тишине жалобно ойкнул девичий голос. Кое-кто принялся озираться. Кое-кто уставился в ужасе на горбатенького Петра Пёдикова. Тот ощерился и обеспокоенно закрутил хвостиком.

— А что? — всё так же задумчиво продолжал бритоголовый (ошибочно принятый Славиком за отморозка). — Я считаю, весьма ценное приобретение. Наслушался Петрушу — пошёл всех мочить за букву «ё». Послушает Серёжу — начнёт мочить за ассонансы… Только так грамотность и повышать. Культуру стиха опять же…

— Васька, чёрт!!! — вскочила широкобёдрая матрона в кожаной лёгкой куртейке и огромном клоунском картузе. — Прекрати! Всю студию распугаешь! Серёжа, скажи ему!

Сергей Овсяночкин сидел, пригорюнившись и по-бабьи подперши кулаком щёку. Ответил не сразу.

— Да нет… — молвил он наконец со вздохом. — Чепуха это всё. Ну вот, блин, разбирался Джек Потрошитель с проститутками — и что? Проституция же от этого не исчезла, блин…

Его прервал истошный женский крик.

* * *

Первым в коридор, естественно, выскочил Славик. Достигнув вестибюля, столкнулся с давешней яркой блондинкой (секретаршей секретаря Союза писателей, как выяснилось впоследствии). Она как раз набирала воздух для нового вопля.

— Где? — тряхнув её за плечи, негромко рявкнул молодой опер.

Дилетант бы непременно начал с дурацкого вопроса: «Что случилось?» Какая разница, что случилось! Ты пальцем покажи, а специалист разберётся.

Подействовало.

— Там!.. — в ужасе всхлипнула она, указывая на входную стеклянную дверь.

— Пошли!

— Нет!!! — Секретарша упёрлась со взвизгом.

— Где именно? Быстро!

— В арке…

Без сомнения, в виду имелась та арка, что располагалась впритирку со входом в Дом литераторов. Под мышкой, так сказать.

Выскочить первым на улицу не удалось — в дверях увязли рвущиеся наружу студийцы. Пришлось эту гоголевскую пробку таранить. Вновь возглавив гонку, Славик вбежал в прямоугольный тоннельчик, ведущий с улицы во двор и вскоре споткнулся в темноте о что-то мягкое. Упал, вскочил, выхватил связку ключей с фонариком-брелоком, нажал кнопку. Пушистый синеватый полусвет сделал увиденное особенно зловещим. Оказавшиеся шустрее всех две студийки шарахнулись и взвизгнули — переливисто, как тормоза на перекрёстке. Тело, о которое споткнулся молодой оперативник, принадлежало старому сатиру — тому самому, что недавно пытался лапать в приёмной смешливую блондинистую секретаршу.

Удручающе знакомая картина. Пробитый затылок, расстёгнутая до пупа рубашка, на груди кровоточивые руны: «АФЕРА». Однако что-то показалось Славику необычным. Что-то на этот раз было не так. Внезапно сообразив, присел на корточки, посветил в упор, вгляделся.

Вот оно что!

Точек над «ё» — не было.

Вместо пятой главы

Главную свидетельницу опрашивали в осиротевшем кабинете под неподкупным нордическим взглядом беломраморного Пушкина. В помещении пахло корвалолом и грязными носками. Валериана. Те же самые ароматы витали в приёмной, в коридоре, даже в актовом зале — там приводили в чувство двух самых шустрых студиек.

— Вы точно никого не заметили? — хмуро вопрошал Мыльный. Казалось, он только-только побывал в салоне красоты — звонок Славика вынул старшего оперуполномоченного из ванны, и короткая стрижка, высыхая, свалялась как попало.

Зарёванная секретарша Руся шмыгала носом и трогала скулы влажным платочком. Губы её разбухли совершенно по-негритянски.

— Никого там не было…

— Не было или не заметили?

Славик тихо сидел поодаль и тоже изображал свидетеля.

— Откуда я знаю! Темно было… Я об него… об него… споткнулась…

Секретаршу вновь сотрясли рыдания.

Сведений пока удалось извлечь немного. Надавав по блудливым рукам ныне покойному Исаю Исаевичу, Руся убедила его идти домой, после чего отключила оргтехнику, надела плащик, заперла кабинет, приёмную и, покинув Дом литераторов, свернула в арку. Где и споткнулась о труп.

— Стало быть, убийцу спугнули не вы…

— Да почему вы решили, что его кто-то спугнул?!

— Потому что, вырезая на груди потерпевшего слово «афера», он не успел поставить точки над «ё». Впервые.

Руся отняла платочек от скулы и в злобном изумлении уставилась на старшего оперуполномоченного. Истерики — как не бывало.

— Слово «афера», — отчеканила она, — пишется через «е», и только через «е»! Никакого «ё» там отродясь не бывало!

Несколько секунд Мыльный пребывал в неподвижности.

— Ио-о… — только и смог выдохнуть он наконец.

* * *

В отличие от благообразного полковника Непадло старший оперуполномоченный впадал в бешенство крайне редко. Но если уж впадал… Крепче всего влетело, конечно, редкозубому блондинчику — за психологический профиль.

Буквы «е» и «ё» в речи Алексея Михайловича так и мелькали, так и мелькали. Припомнил он ботанику прежние промахи, нынешние, выписал чертей и за грядущие. Ишь! «Вырезая на груди жертвы правильный вариант слова, убийца испытывает наслаждение, возможно, даже оргазм…» Ты сначала проверь, козёл, правильный это вариант или неправильный, а там уж об оргазме толкуй!