Книга Тень в воде - Ингер Фриманссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее словно окатило волной, израненные губы горели.
Издалека, словно шипение, до Ариадны донесся голос Ханс-Петера:
– Что нам делать? Что делать?
Ариадна с трудом повернулась к нему, разлепила распухшие губы.
– Он умрет? – прошептала она. – Ханс-Петер, Ульф умрет?
И при звуке этого короткого, страшного слова она заплакала.
Ханс-Петер был добрый человек. Она всегда так считала. Он помогал ей убирать комнаты и пылесосить ненавистное ковровое покрытие. Ариадна хорошо запомнила, с каким довольным видом Ульф и Ханс-Петер расстелили покрытие в коридоре. Если бы ее взяли с собой в магазин, она немедленно сказала бы «нет». В первую очередь из-за цвета: разве можно стелить светлый ковер там, где люди ходят в уличной обуви? Мужчины в таком не разбираются. Они непрактичны.
Ариадна сварила кофе и сделала пару бутербродов из хлеба, оставшегося от завтрака. Завтра утром Бритта принесет новый. Или не принесет? Как все теперь будет? Неужели она потеряет работу и пойдет на биржу труда? Она ведь больше ничего не умеет. В этом отеле она как дома, он не слишком большой, ей как раз хватает сил. И Кристу можно взять с собой, если нужно, раньше Ариадна так и делала. Здесь все было знакомо и надежно.
– Все образуется, – утешал Ханс-Петер. Он словно читал ее мысли.
Он впился зубами в бутерброд, откусил и принялся жадно жевать. Ариадна вдруг поняла, как они похожи – Ханс-Петер и Ульф. Почти одного роста, худые, угловатые. Но Ханс-Петер – брюнет с карими глазами, как она сама. Поднеся чашку к губам, она сделала осторожный глоток. Хотя уже не брюнет, отметила она, а седой. Наверное, он седел медленно, вот Ариадна и не замечала, потому что видела его почти каждый день. На макушке волосы поредели, скоро образуется лысина, как у Ульфа. Как почти у всех мужчин, с возрастом. Однако не у Томми. У него густые, коротко стриженные волосы, которые и не думают выпадать.
– Он поедет в Америку, там ему помогут, – сказал Ханс-Петер. – Там потрясающие врачи, в онкологии они давно нас обскакали, я про это читал и по телевизору видел.
– Онкология, – повторила Ариадна. Это было знакомое слово.
– Они его вылечат.
– Да, но деньги. Ему нужны деньги. В Америке врачу надо платить.
И тут Ариадна вспомнила, что Ульф говорил о продаже.
– Отели. Тогда деньги.
– Посмотрим, как все сложится.
– А мы? Что будет с нами? Он и нас продаст?
– Давай не пороть горячку. Все образуется. Так всегда бывает.
Ханс-Петер налил еще кофе себе и Ариадне. Часы показывали половину пятого. Ариадне пора было собираться домой. Она попыталась встать, но не смогла. Ханс-Петер улыбнулся ей.
– Не волнуйся так, Ариадна, – спокойно произнес он.
Она сделала глубокий вдох.
– Хорошо.
– Обещай. Тревогами делу не поможешь.
Ариадна всхлипнула. Проклятые слезы. Как бы научиться не реветь по любому поводу. Она с усилием сглотнула.
Ханс-Петер сменил тему:
– Слушай, а как твоя дочь? Давно я ее не видел.
– Криста. Все хорошо.
– Уже большая девица, наверное?
– Шестнадцать.
– Ух ты, такая взрослая?
– Да. Старший класс. У нее, как это называется… ассистент, помогает ей.
Подумав о дочери, Ариадна заспешила: надо домой, сначала на метро до Броммаплан, потом на автобусе до Экерё, неблизкая дорога, а она устала. И все же опять не сдвинулась с места.
– Сейчас много вспомогательных средств, – сказал Ханс-Петер. – Правда ведь?
Ариадна кивнула. Она бы с удовольствием поговорила о помощи для людей с нарушением зрения, но не сейчас, когда мысли заняты другим.
– Его мать, – тихо проговорила она. – Бритта. Думаешь, она знает?
– Может быть.
– Мать знает, – торжественно произнесла Ариадна. – Мать всегда знает.
Она смахнула крошки со стола на ладонь и высыпала в свою полупустую чашку.
– У матери… как сказать… радар на ребенка. А Ульф ребенок для своей матери.
Ариадна словно воочию увидела Бритту, ее пухлые морщинистые руки, бодрые, лучащиеся радостью глаза. Увидела, как на них наворачиваются слезы. И заплакала сама.
Ha улице перед домом, где он жил вместе с Неттой, было тесно от машин. Нетта была его матерью. Нетта с колючей панковской прической. Нетта с драконом на животе: татуировка выглядывала из трусов.
Сегодня утром она опять завелась. Стояла у вытяжки и курила.
– Микке, тебе сколько лет?!
Как будто не знает. Сама его родила, роды длились сорок девять часов, после она целый месяц не могла ходить на горшок и уж точно не могла заниматься сексом, впрочем, ей и не хотелось. Все это он знал, до мельчайших подробностей.
– Ну чего тебе? – зло отозвался он.
– Черт, Микке, тебе уже двадцать два. Так больше нельзя. Пора тебе съезжать.
Его по-настоящему бесило, когда она так говорила. В каком-то смысле это тоже было предательство.
Машины вплотную стояли вдоль тротуара, ни малейшего просвета. Он немного покружил, заранее зная, что шансов нет. В конце концов Микке сдался: поставил «шевроле» почти у самого шоссе Кварбаксвэген, хоть отсюда за ней не присмотреть, кто угодно мог испоганить. Такое случалось раньше: какой-то дебил сломал зеркало и краской из пульверизатора написал fuck на капоте. Надпись проступала, несмотря на попытки Микке закрасить ее. Интересно, кто это был. Может, та же банда, что малевала на многоэтажках тридцатых годов вдоль Дроттнинг-хольмсвэген. Не успевали каракули удалить, как они появлялись снова. Микке подумал, что можно было бы спрятаться и выскочить, когда они придут, чтобы как следует навалять. Вытрясти бы из них все дерьмо. Он бы на месте владельцев домов так и сделал.
Направляясь к дому, он увидел Нетту, выходящую из метро. Черные бриджи, высокие каблуки, на которых она еле ковыляла. Два пакета продуктов из магазина «Ика». Микке тут же почувствовал, что проголодался.
До подъезда они добрались одновременно. Микке открыл Нетте дверь, она буркнула «спасибо».
Вместе со знакомой Нетта держала «секонд-хенд» на улице Флеминггатан. Назывался магазин «Одежда и розовые штучки». Правда, многие розовые штучки были совсем другого цвета. Например, в витрине красовался выводок смертельно уродливых ядовито-зеленых фарфоровых кошечек. «Вы что, дальтоники? – язвил Микке, заглядывая в их магазин. – Назвали розовым, так продавайте розовое». Он знал, что Нетта любит, когда он приходит, ей нравилось хвастаться сыном и пререкаться с ним тоже нравилось. У Катрин, ее компаньонки, детей не было.