Книга Лев правосудия - Леена Лехтолайнен

У меня были объяснения этому. Кто-то принудил Давида уехать. Возможно, ему сказали, что, если он не послушается, меня убьют. Но тем не менее он же знал, что я, как профессионал, не испугаюсь таких вещей и смогу о себе позаботиться.

Я еще немного побродила по деревне, рассматривая пейзаж с разных точек. Несколько местных жителей поздоровались со мной. В деревне сегодня был день стирки, я чуть не задела головой простыню какой-то старушки и поправила ее. Жители Чивителла не забывали об осторожности: на всех без исключения окнах, находящихся в непосредственной досягаемости, были либо решетки, либо толстые ставни. Все тут прекрасно понимали, что даже в таких идиллических условиях от опасности никто не застрахован.

В одиннадцать я покинула городок и взяла курс на Сиену. Примерно через десять километров после Чивителла свернула на проселочную дорогу и ехала до тех пор, пока не показался берег реки, извивавшейся между высокими скалами. Здесь никого не было видно. Я выключила мобильник Давида и вытащила сим-карту. Аккуратно уложила это добро в колею под левое заднее колесо «пунто» и сдала назад. Выбросив все, что осталось от телефона, в реку, я вернулась на главную дорогу. Пару километров спустя, на перекрестке, увидела указатели в сторону расположенных на востоке достопримечательностей. Монтальчино, Сан-Антимо… В последнем из них Давид нашел безопасное место — монастырь! Возможно, его друг, брат Джанни, мог бы помочь мне.

Сплошные повороты, кручи и спуски! По сравнению со здешними дорогами путь к моему дому в Хевосенперсете на границе Саво и Северной Карелии казался детской забавой. Я никогда особо не старалась соблюдать ограничения скорости и успела за свою жизнь нахватать столько штрафов за превышение, что при малейшем нарушении рисковала потерять права. Но сейчас мне довелось узнать, каково это — оказаться затычкой на транспортном пути. За мной начала образовываться очередь из машин. Когда я приткнулась на обочину, водитель висевшего у меня на хвосте автомобиля наконец вырвался вперед и сердито просигналил. Мой ответный сигнал услышал уже не он, а последний в очереди.

В Монтальчино я отправилась искать телефонную кабинку и нашла ее около площади, напротив одной из бесчисленных энотек. В первый раз я услышала это слово где-то в десятилетнем возрасте по телевизору. Тогда я представляла, что энотека — это такое место, в которое ходят дяди.[6]Когда я рассказала об этом дяде Яри, он растерянно рассмеялся и потом признался: он и сам не знает, что такое энотека. В «Алко» он обычно покупал коктейль бренди с водкой или крепкое вино «Карелия». Гордость Монтальчино «Брунелло» было для него незнакомым лакомством.

Чтобы позвонить по экстренному номеру, телефонной карточки не требовалось. Я объяснила по-английски, что в деревне Монтемасси, в восточной квартире дома, выставленного на продажу, находится труп мужчины с пулей в голове. Затем положила трубку. Пусть теперь карабинеры сами решают, что им делать. Возможно, они ничего не станут предпринимать.

По пути обратно к машине пришлось проталкиваться сквозь толпу американских туристов. От голосов с нью-йоркским акцентом на меня повеяло уютом, даже показалось, будто вижу знакомые лица. Я вздрогнула. Может, это был хозяин кошки по имени Ангус — мой прежний сосед с Мортон-стрит? Нет, не он, тогда кто же? Турист заметил мой пристальный взгляд и отвернулся. Это выглядело так не по-американски, что я испугалась. Была ли за мной уже установлена слежка? Покидая Сан-Антимо, и потом, в долине, я все время посматривала в зеркало заднего вида. Один и тот же серый «Пежо-208» ехал за мной по проселку на протяжении всего пути до монастыря, но на этих дорогах то, что кто-то держится неподалеку, вовсе не казалось необычным. Завидев церковь Сан-Антимо, я больше не вспоминала о возможном преследовании.

Есть места, где все дышит покоем. Одно из них — мой родной угол на полуострове Хевосенперсет. Я могла чувствовать себя достаточно уютно и на Брайант-парк, в сердце Манхэттена, и в глухом болоте, поросшем чахлым сосняком. Однако здание само по себе редко вызывало у меня ощущение безопасности. Известняковые стены монастыря Сан-Антимо словно излучали свет, который необъяснимо притягивал меня. Я остановила машину и даже сочла нужным опустить пару монет в парковочный счетчик. Потом не спеша прошла к церкви. Рядом с колокольней рос почти такой же высоты древний кипарис, на заднем плане возвышалась Монте-Амиата. Я медленно вошла в сумрачное помещение с высокими сводами. Откуда-то доносились звуки григорианского хорала. Прислушавшись в поисках их источника, я поняла, что магнитофонная запись транслируется из репродуктора. Это вернуло меня к действительности.

Седобородый мужчина в монашеской рясе вынимал увядшие цветы из вазы у алтаря. Хотя говорить вслух в таком умиротворенном месте казалось преступлением, я подошла, поприветствовала его и спросила, где можно найти брата Джанни.

— No parla inglese,[7]— недружелюбно отозвался монах.

— Брат Джанни? — спросила я снова по-итальянски.

Мужчина коротко мотнул головой, взял цветы и ушел. На каменный пол церкви упали капли воды.

Я присела на скамью и закрыла глаза. Церковный напев зазвучал громче, эхо под куполом удваивало голоса, услаждая слух. Давид был крещеным, он верил в Бога. Для меня эта тема была трудной, я изо всех сил избегала даже мыслей о подобных вещах. Как Бог, если он есть, мог позволить, чтобы мой отец убил мать, когда мне было четыре года?

Сзади раздались шаги, потом кто-то прикоснулся к моему плечу. Это был тот неприветливый седобородый монах. Я вскочила.

— Брат Джанни! — буркнул он и показал на стоящего позади мужчину.

В детстве я смотрела по телевизору фильм про Робин Гуда и всех монахов представляла похожими на брата Тука или отца Митро, выбранного в Европарламент: толстыми румяными весельчаками. Брат Джанни совсем не соответствовал этому образу. Он был примерно моего возраста и роста, тонкий в кости и аскетически худой. Светлые кудрявые волосы закрывали уши, круглые очки были, как у Джона Леннона. Он взял меня за руку и сказал с эстонским акцентом, но на чистом финском языке:

— Привет, Хилья. Я ждал тебя.

4

При виде моего удивления и растерянности брат Джанни рассмеялся и крепко сжал мою руку.

— Разве Давид не рассказал тебе, что в прежней жизни я звался Яан Ранд и был его школьным товарищем в Тарту?

— Нет. — Я попыталась отнять руку, но хватка брата Джанни была крепкой.

— К счастью, для тайных разговоров у нас есть тайный язык, финский. Прошу прощения, если не вспомню все слова. Я учил финский в университете Тарту, но с тех пор прошло больше десяти лет, и я почти не практиковался. С Давидом мы всегда говорили по-эстонски. Его знают еще меньше, чем финский. Это непонимание, о чем речь, помню, раздражало русских. Пожалуй, и сейчас еще раздражает. Как дела у Давида?