Книга Басилевс - Виталий Гладкий

– И все же, лучше возничему потерять груз, но спасти голову.

– Не скажи, дорогой Макробий. Что лучше, что хуже – судить трудно. Потому как возничий – всего лишь слуга, и как знать, что придет на ум господину при виде пустой повозки.

– Мысль мудрая, уважаемый Авл Порций, – ростовщик уловил скрытую угрозу в словах гостя; но, по здравому размышлению, не обиделся – видимо обстоятельства сложились так, что его приятель пребывает сейчас в крайне затруднительном положении. – Из двух зол нужно выбирать меньшее. Хотя слуге от этого все равно не легче…

– Если он достаточно умен, то господин несомненно не оставит без внимания и награды его усердие и преданность.

– Все дело как раз и упирается в размер вознаграждения, ибо ничто так не облегчает страдания и не придает силы, как благосклонность Меркурия[59].

– Глубокочтимый Марк Эмилий Скавр в разговоре со мной дал понять, что Меркурий на этот раз будет весьма щедр.

– М-м… – Макробий быстро потер ладони, будто его вдруг зазнобило – он наконец понял, откуда ветер дует. – Марку Эмилию верит можно. Но от обилия слов и обещаний, увы, кошелек тяжелее не станет.

Теперь он уже точно знал, что услуга, которая от него потребуется, наверняка небезопасная. Но понимал также, что отказать – значит навлечь на себя беды: за спиной Скавра скалой высился Сенат. Оставалось единственное – не продешевить.

«Пора… – подумал Авл Порций, с удовлетворением заметив, как потускнел нестерпимо-черный блеск в глазах ростовщика; это был верный признак, что Макробий покорился неизбежному. – Но, однако, Макробий, ты хват…» – с некоторым сожалением отметил про себя купец, запуская руку в свою вместительную дорожную сумку, прицепленную к поясу, где хранилось золото, полученное от легата. Львиную долю ему хотелось оставить себе, но прижимистого Макробия провести было трудно, ибо его любовь к Риму возрастала в прямой зависимости от количества золотых монет, подкрепляющих это чувство.

При виде кожаного кошелька с золотом сердце невозмутимого Макробия сладко трепыхнулось в груди. Чтобы удостовериться, что это не сон, он распустил завязки, вынул несколько ауреусов[60]и взвесил кошелек на руке. И неожиданно почувствовал страх, который редко посещал его черствую, практичную натуру: за какую же услугу столько?!

– Это… все? – хрипло спросил, не отрывая взгляд от кошелька.

– Половина… – поколебавшись, ответил Авл Порций; на самом деле в кошельке находилась треть того, что дал ему легат.

– А когда остальное? – Макробий от волнения стал говорить еще невнятней; но купец его понял.

– Когда Плутон[61]воздаст должные почести тому, кто в ближайшее время, – с нажимом сказал римский агент, – предстанет перед его взором.

– Плутон? Почести… – у Макробия задрожали руки; боясь, что ослышался, он переспросил: – Кому почести?

– Ты правильно меня понял, досточтимый Макробий. Именно – почести. Ибо в царстве Плутона их может удостоиться только тот, чей род происходит от богов великих и бессмертных.

Макробий помертвел. Широко открыв глаза, он отдернул руку от кошелька с такой скоростью, будто вместо красного шнурка завязки увидел змею. Авл Порций с кривой ухмылкой поднял кошелек, тряхнул; послышался мелодичный звон золотых монет.

Ростовщик опомнился. Туберон смотрел на него жестко, требовательно. Глаза Макробия снова потускнели, лицо стало хмурым, сосредоточенным. Подняв взгляд на купца, ростовщик обречено вздохнул, скривившись так, будто жевал недозрелое яблоко.

– У меня есть на примете… один человек… – тихо начал Макробий, собравшись с мыслями.

– Я этим не интересуюсь, – поспешно перебил его купец.

– Почему? Разве мы теперь не в одной упряжке?

– Если ты за свои услуги получишь деньги, и немалые, то я буду довольствоваться только сознанием честно выполненного долга.

– Видят боги, я в своей жизни никогда не заключал сделки, более невыгодной, чем теперь, – печально ответил ростовщик. – Кто знает, понадобятся ли мне эти деньги когда-нибудь… – и добавил с неожиданной твердостью в голосе: – Но то, что в этом предприятии мне очень пригодится твоя проницательность, в этом у меня сомнений нет.

Авл Порций понял, что это решение Макробия – окончательное.

– Кто этот человек? – спросил он, подавив вздох сожаления – ему до смерти не хотелось влезать так глубоко в лабиринт опасной интриги.

– Клеон, сын Хариксена.

– Клеон? Который в чести у царицы Лаодики?

– Да.

– Этот трусливый сердцеед? И ты думаешь, он способен…

– Он – вряд ли. Но с его помощью мы найдем нужного человека.

– Думаешь, согласится?

– Куда он денется, – глаза Макробия хищно блеснули. – В этом он заинтересован не меньше нашего. А если нет…

– Тогда что?

– Есть верные люди… Чтобы его язык не сплел нам петлю… Но я уверен, что он согласится. Клеон занял у меня под проценты некую сумму, а срок уплаты уже давно истек.

– Что ж, это довод весьма убедителен. Разумно, разумно…

В это время над притолокой двери от удара крохотного молоточка тонко запел, зазвенел серебряный диск.

– Зайди! – позвал Макробий.

Вошел слуга, рослый малый с хитрой физиономией и суетливыми движениями.

– Что там? – спросил ростовщик.

– Записка… – слуга протянул ему небольшой пергаментный свиток в ладонь шириной.

– Царица Лаодика… – разглядев печать, в недоумении пробормотал Макробий, разворачивая свиток. – Ты еще здесь? Пошел вон! – свирепо вытаращил он глаза на слугу, пытавшегося через его плечо прочитать записку.

Слуга, как ошпаренный, опрометью выскочил за дверь.

– Клеон… – ростовщик протянул записку купцу. – Прочти.

Купец быстро пробежал глазами скоропись царицы, нахмурился и вопросительно посмотрел на Макробия.

– Она просит отсрочить выплату долга на два дня, – пожал плечами ростовщик.

– Просит… – хмыкнул Авл Порций. – Такие просьбы в устах порфирородных особ звучат весьма убедительно. И отказать… – он с огорчением покачал головой.

– И все же, мне интересно знать, где он достанет такую сумму? Клеон – полунищий. Хорион этого прощелыги из-за его непомерных трат пришел в упадок.