Книга Ментальная карта и национальный миф - Виталий Владимирович Аверьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И поэтому, конечно, в значительной степени храм на холме – это самоочевидная правда праведности. Поскольку в отличие от града на холме, который как-то стягивает пространство волевым усилием (что, кстати, было и в католическом мире явлено), храм на холме как идеал – это определенный маяк, определенный светоч, свеча, так сказать, которая не под сосудом, а на верху горы. Это правда, очевидность которой не нужно доказывать, она притягивает сердца сама по себе. Я считаю, это гениальный образ русской мечты, который Александр Андреевич предложил.
В нашем пространстве сейчас конкурируют несколько вариантов мечты: американской, европейской, китайской. Очень остро это переживается на Украине, где так распространена примитивная мечта о вхождении в Европу, где говорят, что самое важное в жизни – это «безвиз». Китайская мечта предлагает другим государствам очень интересный вариант возрождения Великого шелкового пути. Мы знаем, что когда-то Великий шелковый путь на значительном участке Евразии контролировался Хазарией. Один из наших экспертов предложил такой парадоксальный вариант современной утопии, как «хазарская мечта». А что такое хазарская мечта? Это сидеть на путепроводе и получать с него дивиденды за счет налогов, гостевых сборов и т. д. То есть ничего не делать, но жить хорошо за счет контроля над грузопотоками, – вот такая мечта. Конечно, это не русская мечта. Причем строить инфраструктуру коммуникаций надо, и, наверное, зарабатывать на этом тоже надо. Но такая лукавая «мечта» губительна для народа, означает его убывание. На трубе по определению может сидеть паразитическое меньшинство, а не большой народ-цивилизация!
Так или иначе, если попытаться свести все материально-идеологические интенции, над которыми работает Изборский клуб, они сводятся к одному: это генерация человеческого капитала (или лучше сказать – человеческого потенциала, потому что слово «капитал» здесь тоже отдает лукавством) на том уровне, который традиционно был характерен для Русской цивилизации. То есть развитие должно осуществляться в целях подъема, а не деградации нашего человеческого потенциала. А мы на сегодняшний день пока, к сожалению, имеем дело с противоположными тенденциями, которые оправдываются мнимой «эффективностью», мнимой «рентабельностью», мнимой «конкурентоспособностью». Эффективность, с точки зрения меньшинства, «малого народа» может расти, прибыль – возрастать, но для нас эта «эффективность» не эффективна, потому что человек деградирует.
Мечта о правде как святости, о социальной и национальной справедливости, о храме на холме как самоочевидности соотносится, конечно же, с русским космизмом, с победой над смертью, с победой над ограниченностью пространства, ограниченностью возможностей человека. На рязанской земле явлены очень яркие типы исповедников русской мечты, борцов за правду, героев, русских солдат, борцов за научную истину и реальный прогресс человека.
Обращаясь к великому гению рязанской земли Сергею Александровичу Есенину, я бы хотел сказать, что русская мечта – это мечта о новом небе и новой земле. Это такой эсхатологический оптимизм, не страх перед концом мира, а вера в то, что даже конец приведет к преображению. И в этом удивительное совпадение с большевиками, которые, не дожидаясь апокалипсиса, предложили русскому народу построить небесное мироустройство прямо сейчас и здесь. И поскольку большевикам удалось затронуть эти струны вековечной русской мечты о небесном, они в каком-то смысле оказались с Есениным попутчиками. Сергей Александрович был в этом вопросе, конечно, двойствен: в одних стихах он приветствовал революцию и наступление новой эры индустрии, стального коня, а в других он очень горько писал о «каменных руках шоссе», которые душат деревню, о скверном госте, который явился из города. Причем те и другие стихи писались практически в одни и те же годы.
В одном из его стихотворений есть такое четверостишие: «Но мечтать о другом, о новом, // Непонятном земле и траве, // Что не выразить сердцу словом // И не знает назвать человек». То есть получается, что Есенин, этот гений русской мечты, всю свою жизнь стремился к чему-то невыразимому, он пытался ухватить и передать в стихах то, что невозможно выразить словами, и ему это каким-то чудом удавалось.
Не напрасно дули ветры.
Не напрасно шла гроза.
Кто-то тайный тихим светом
Напоил мои глаза.
С чьей-то ласковости вешней
Отгрустил я в синей мгле
О прекрасной, но нездешней,
Неразгаданной земле.
Не гнетет немая млечность,
Не тревожит звездный страх.
Полюбил я мир и вечность,
Как родительский очаг.
Все в них благостно и свято,
Все тревожное светло.
Плещет рдяный мак заката
На озерное стекло.
И невольно в море хлеба
Рвется образ с языка:
Отелившееся небо
Лижет красного телка.
Вот видите, как. Он полюбил весь мир, и в том числе тот мир, которого он еще и не видит, а только предчувствует, предугадывает. Это очень русская черта. Он принимает мир, космос таким, какой он есть. И посему у него небо – это корова, а солнце – это телок, а весь космос – родное для него.
Часть 2
Ментальная карта
О ключевом национальном мифе[1]
Мифологема Святой Руси – загадка, которую задал русский народ сам себе. Разгадывая ее, мы раскрываемся в истории.
Загадочный оксюморон
В самом сочетании «Святая Русь» – оксюморон, совмещение несовместимого. Это слово-кентавр, причем, будучи историософским самоназванием, беспощадное к себе, бескомпромиссное в своей чрезмерности. В формуле «Святая Русь» скрещивается нескрещиваемое: скрещивается святость с русскостью. Не какое-то частичное пересечение, но абсолютное совпадение – мысль о том, что наша земля свята. Отождествляется и соединяется замирное, надмирное, премирное, то, что было до всего, до сотворения мироздания и конкретное, имеющее географические и исторические очертания, имеющее этнического носителя, в конце концов.
В этом смысле наш народ, который последовательно повторяет эту формулу, задал загадку. Это не выдумка славянофилов, это живой миф, который содержался в творениях старого русского эпоса. Именно в древнерусском эпосе в наиболее чистом и органичном виде были сформулированы ключевые идеи национальной мифологии, ядра русской картины мира.
Такие стержневые мифологемы, как Святая Русь, лежат в самом незамутненном истоке национальной ментальности, в том ее чистом