Книга Кигель Советского Союза - Юлия Александровна Волкодав

у Андрея Ивановича стало и вовсе замечательным. Что бы он делал без сцены? А сколько раз порывался уйти. Не потому, что тяжело, не из-за проблем с голосом. Ему не тяжело, и с голосом никаких проблем он не ощущал в отличие от коллег, постоянно на что-нибудь жалующихся. Просто посещали иногда мысли, что надо дать дорогу молодым, что он мог бы больше времени уделять внукам, бизнесу, общественной деятельности, наконец, чаще путешествовать с женой. Они практически нигде не были вместе, кроме как на его гастролях. С гастролями – да, полмира объездили, но он видел только концертные залы, где выступал, а она – гостиничные номера, которые пыталась хоть как-то обжить к его возвращению. Кигель перед каждым юбилеем обещал себе, что закончит карьеру. Отклонял приглашения в течение двух-трёх недель после праздника. А потом обязательно находилось предложение, от которого нельзя отказаться – круглая дата со дня основания легендарного завода или вывода советских войск откуда-нибудь, благотворительный вечер в пользу детей, инвалидов или ветеранов, День города, строителя, медика и кого-нибудь ещё. И Андрей Иванович соглашался, потому что не согласиться было нельзя. И втягивался в привычную концертно-гастрольную кутерьму и чувствовал себя живым и счастливым. В отличие от тех нескольких недель, когда он якобы должен был наслаждаться покоем.

– Андрей Иванович, здравствуйте!

– Ой, а можно с вами сфотографироваться?

– Андрей Иванович, вам вот сюда, ваша гримёрная. Давайте я вас провожу.

– О, Андрей! Сто лет не виделись! Как ты сам?

Пока дойдёшь от машины до гримёрки, сто раз остановишься. В фойе его ловит стайка детей с телефонами, в одинаковых матросских костюмчиках: какой-то детский коллектив. Кигелю не жалко, он всегда старается уделить пару минут любителям селфи. Но на этот раз он задерживается дольше обычного, позирует не только для группового фото, но и со всеми желающими по отдельности – у большинства детей чёрные очки и белые трости. Что, впрочем, не мешает им висеть на нём со всех сторон и требовать, чтобы шебутная рыжеволосая тётушка, явно их руководитель, быстрее «фоткала».

– Я прошу прощения, Андрей Иванович, у вас одна гримёрка на двоих. Очень много участников, зал маленький.

Администратор тараторит, волнуется. Видимо, не часто ей приходится работать с артистами первого эшелона. Кигель морщится, но не от необходимости делить гримёрку, а от лишней суеты. Подумаешь, одна на двоих. С умывальником и туалетом, зеркалами, вешалками и подсветкой. С мягкими креслами и накрытыми столиками, без которых теперь не обходится ни одно выступление. На сборных концертах всем по умолчанию ставят минералку и кофе, колбасные нарезки и фрукты в вазочках. Как будто они сюда жрать пришли. Бедные администраторы привыкли к звёздным капризам, к райдерам. Даже слово это Кигеля раздражает. Ишь ты, взяли моду. И чем мельче «звезда», тем длиннее райдер. Они вот в прежние времена, где-нибудь на БАМе в палатках переодевались, а гримировались вообще вслепую. Грим потом смывали вместе с потом водой из Ангары. Там же и рубашку концертную стирали, одну-единственную. А сейчас… Эх…

– Но, мне кажется, Леонид Витальевич уже переоделся, он в самом начале выступает, – продолжает тараторить администратор.

– Кто? Лёнька, что ли? У нас с Волком гримёрка? Ну и чудесно. Мне сюда? Всё, я понял. Спасибо.

Девушка понимает намёк и исчезает. Андрей Иванович без стука толкает дверь и усмехается: Лёнька сидит за гримировальным столиком без штанов, чтобы не помять раньше времени, зато в рубашке и бабочке и что-то жуёт.

– Ты опять жрёшь, что ли? – протягивает руку и крепко сжимает мягкую кисть Волка.

– Здравствуй, Андрей. Да только с самолёта, ты понимаешь. Из Америки прилетел. Там три концерта, успех бешеный. Но ни поспать, ни поесть сегодня не успел. Глаза вообще не открываются, голос не звучит. Ну семь часов перелёт…

– За семь часов ни разу не покормили? На международном-то рейсе? Или ты опять на бизнес-классе сэкономил?

Лёнька удивлённо моргает, не знает, что сказать, и Андрей Иванович мысленно укоряет себя за колкость. Сколько раз обещал себе не задевать «младшенького». Разница в возрасте у них небольшая, у всех троих. Но как-то так повелось, что Лёнька – «младшенький», которого надо опекать. Собственно, он и Марата опекал, как мог. Особенно раньше, в советские времена. Это теперь они все трое легенды, Народные, обеспеченные. Что не мешает Лёньке жрать всё, что не приколочено.

– Марика не забыл поздравить? – ровным тоном интересуется Кигель, пристраивая кофр с костюмом на вешалку и начиная переодеваться. – Я к нему вечером заеду. Он не отмечает, но надо его как-то поддержать. Совсем он расклеился. Может, со мной?

Лёнька колеблется минуту, видимо соображая, какие у него планы.

– Девки твои подождут один вечер, – хмыкает Кигель. – Ну или с собой возьми для компании.

– Какие девки? – оскорбляется Волк. – Вечером мне к одному уважаемому человеку надо заехать, тоже день рождения, но там буквально пару песен спеть, отметиться, и я свободен.

– Ну вот и отлично. Вместе посидим, выпьем. Тебе на сцену не пора? Штаны надеть не забудь только.

Андрей Иванович с олимпийским спокойствием наблюдает, как уважаемый Леонид Витальевич, такая же легенда, между прочим, как и он, спешно надевает брюки, дожёвывая бутерброд, поправляет бабочку, впихивается в пиджак и вылетает из гримёрки. Да уж… Лёнька всегда был со странностями. Ну и как такого не опекать? Особенно трогательной казалась его привычка постоянно жевать. Родом из голодного детства, между прочим. И не менее голодной юности. И тут Андрей его отлично понимал. Его собственная юность тоже была не особо сытой.

***

Андрей поступил с первого раза. Во что потом, когда пришло время давать интервью и делиться воспоминаниями о молодости в гримёрках, никто не верил. Без блата, без гениальности Марика или абсолютного слуха Лёньки? Без начального музыкального образования, не считая хора? Просто захотел и поступил, подав документы в последний день? Позже Андрей и сам не понимал, как у него получилось. Наверное, очень хотел. А когда он чего-то хочет, препятствиям лучше уйти с дороги – он их проломит собственным лбом, если потребуется.

Аида Осиповна, узнав о том, что Андрея приняли, почему-то заплакала. Он решил, что из-за денег.

– Мам, я буду подрабатывать, – затараторил он, видя, как мать прижимает руки к лицу, и уже раскаиваясь, что затеял эту историю с поступлением. – Я говорил с ребятами, мне сказали, уже после первого курса на гастроли отправляют, в агитбригады. А осенью в колхоз поеду, на картошку. Там тоже платят немножко. И стипендию буду получать. Мам, ну ты чего? Ну хочешь, я заберу документы?

Аида Осиповна замотала головой,