Книга Четвертое июня. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Протесты - Джереми Браун

1989 года, когда Лу говорил о принудительных абортах, пытаясь убедить прохожих на вокзале в Чанше присоединиться к демократическому движению, он надеялся, что его чувство найдет отклик у тех, кто пострадал от политики одного ребенка.

В 1980-е годы принудительные аборты и операции по стерилизации затронули в основном сельских женщин и нанесли ущерб их семьям[8]. Чтобы определить, сколько людей, подвергшихся репродуктивному насилию, вели себя так же, как Лу Дэчэн, и направили свою боль на борьбу, необходимы дополнительные исследования. Когда людям задавали вопрос о политике одного ребенка, большинство признавало необходимость сокращения прироста населения и поддерживало ограничение рождаемости [Nie 2005: 154]. Но когда общая поддержка национальной политики вступала в противоречие с личными интересами, даже те, кто физически травмирован не был, чувствовал себя уязвленным. Когда я делюсь с китайскими друзьями радостями воспитания двух сыновей, они часто говорят, что завидуют моей свободе планировать состав семьи. Один профессор, с которым я как-то говорил о детях, дал типичный ответ, почему он отец единственного ребенка: «Я жертва политики планирования рождаемости». Моя подруга счастлива, что у нее есть дочь, но всегда хотела, чтобы у дочери были младшая сестра или брат.

В китайских городах другая болезненная реальность, связанная с политикой планирования семьи – аборты как контроль над рождаемостью, – травмировала многих женщин, в том числе студенток, например Чай Лин. Многие женщины в 1980-е годы делали аборты: из 1200 женщин, опрошенных в клиниках для абортов в 1985 году, почти половина сделала по два аборта, а 18 % – три или более [Li & Glenn & Qiu & Cao & Li & Sun 1990: 445–453]. Исследователь биоэтики Не Цзинбао выявил аналогичные цифры: 41 % опрошенных женщин делали аборт; из них 37 % – два аборта или более. Не Цзинбао также показал, что многие женщины делали аборты из-за государственной политики, неэффективной контрацепции или в результате сочетания этих факторов. Не Цзинбао подчеркнул: несмотря на то что аборты в Китае были широко распространенным явлением, они причиняли женщинам глубокие и длительные страдания [Не 2005: 141, 147].

Опыт Чай Лин подтверждает результаты исследований Не Цзинбао о душевных травмах. До участия в протестах на площади Тяньаньмэнь в 1989 году Чай сделала три аборта. Напрямую связывать три прерванных беременности Чай с ее руководящей ролью в демократическом движении, конечно, нельзя. Однако аборты были для Чай Лин и многих женщин в 1980-е годы причиной гнева, боли и стыда. В своих мемуарах Чай объясняла, как аборт заменил презервативы или другие методы контрацепции, стал методом контроля над рождаемостью. «У нас не было полового воспитания дома, в средней или старшей школе», – писала Чай:

Даже если бы я все знала о репродуктивной системе, мне негде было бы найти защиту. В Китае пары не могли покупать противозачаточные средства, если они не были женаты… Китайское общество было пуританским в своих ожиданиях, но оно не объясняло, как подготовиться и справиться с юношескими эмоциями [Chai 2011: 46–47].

Отношение Шэнь Туна к сексу и противозачаточным средствам отличалось от отношения Чай Лин. И это понятно – он был мужчиной и ему не грозили аборты. Шэнь упоминал, что со временем презервативы в аптеках покупать стало проще. Он связывал распространение презервативов и абортов с политикой «одна семья – один ребенок». «Из-за государственной политики молодым людям стало проще вести половую жизнь. Это было удобно, потому что можно было контролировать рождаемость и делать аборты» [He 2014: 100].

В 1980-х аборты были широко распространены не только потому, что не все молодые люди знали о противозачаточных средствах или не имели доступа к ним, но и потому, что ограничительная политика сделала аборт обязательным для незамужних беременных женщин. Чай Лин писала о том, как забеременела во время учебы в университете: помимо аборта «не было других вариантов» [Chai 2011: 47][9]. Ограничение рождаемости и необходимость аборта – важные причины возмущений в Китае 1980-х годов, в том числе в университетских городках.

Недовольство студентов вызывали и другие ограничения.

Ван Юань, студентка Пекинского университета (с 1984 по 1988 год), была рада, что смогла сменить специальность – с микроэлектроники на китайскую литературу. Свобода смены специальностей подтверждала ее индивидуальность. Ван и ее сокурсники много говорили о свободе, но в конце 1984 года в университете была введена политика выключения света в общежитиях в 23:00. В кампусе появились плакаты противоположного содержания. На одних утверждалось, что «взрослые мужчины и женщины должны сами решать, когда чистить зубы, умываться и ложиться спать», а на других было обозначено, что для восьми студентов в комнате достижение консенсуса относительно времени сна было невозможно. «Если бы в нашем государстве народа было меньше, демократия могла бы работать. Но в такой густонаселенной стране, как Китай, только диктатура может сохранить мир», – было написано на плакате в поддержку отключения света.

Ван Юань была в душевой, когда 10 декабря 1984 года в 11 часов вечера внезапно вступили в силу новые правила отключения света. Она с трудом смыла мыло с лица, ощупью пробралась через кромешную темноту в коридор и наблюдала за тем, как студенты кричали, поджигали петарды, ручки метел, ножки стульев, – все, что попадалось им под руку. После того как студенты накричали на жену ректора и разбили стеклянную витрину, беспорядки прекратились. «Адреналин прошел, и его место заняло опустошение. На следующий день политика отключения света нас не волновала. Большинство из нас к этому времени уже крепко спали», – вспоминала Ван. Сокурсники были раздосадованы ограничением свободы и пытались связать отключение света с более серьезными проблемами – личных прав и демократии, но – по крайней мере в 1984 году – им не хватило сосредоточенности и направленности усилий [Wang 2019: 58–59, 60–63].

Ситуация изменилась в 1986 году. Студенты Пекинского университета Ли Цайань и Чжан Сяохуэй создали Марксистскую молодежную фракцию и выпустили прокламацию, в которой Коммунистическую партию сравнивали с «огромным пауком, правящим с помощью террора и насилия». Ли и Чжан были арестованы и осуждены за подстрекательство в ноябре 1986 года [Чуань 1990: 141]. В том же месяце в провинции Аньхой произошли более серьезные события, вызвавшие тревогу у высшего руководства Пекина. Студенты Университета науки и техники Китая (Чжунго кэсюэ цзишу дасюэ) в Хэфэе выступили за демократизацию выборов районного народного представителя. 4 декабря 1986 года местные власти провели съезд кандидатов и избирателей.

По словам вице-президента Университета науки и техники Китая Фан Личжи, «эта встреча стала почти неслыханным событием в Китае: несколько тысяч студентов собрались в аудитории, что, по сути, было свободной политической конвенцией». В ноябре Фан читал лекции в Шанхае и Нинбо о демократии, реформах и модернизации. Заместитель председателя Ван Ли следил за деятельностью Фана и собрал записи его выступлений. 30 ноября Ван и Фан более часа вели дебаты за круглым столом по вопросам высшего образования. В конце концов Ван Ли понял, что единственный способ победить Фана – это указать на его невысокий ранг. Ван спросил, когда Фан вступил в Коммунистическую партию. «30 лет назад», – ответил Фан. «А я – 50», – парировал Ван [Фан 2016: 254–256, 258].

На стороне Ван Ли было старшинство. У Фан Личжи были свежие идеи, которые поддерживала молодежь. Он напомнил, что в то время его целью было «поддержать справедливые требования студентов», а также «попытаться показать, что Коммунистическая партия все еще может быть непредвзятой». Фан решил высказать свое мнение на собрании кандидатов 4 декабря. Он вышел на сцену и сказал: «Единственная надежная демократия – это демократия, основанная на народном сознании и завоеванная борьбой снизу.