Книга Время вороньих песен - Мара Вересень

Какая занятная повозка, – наконец разродился Лайэнц. Над последним из моих художеств он зависал дольше всего. – Это ваша фантазия?

– Сон такой странный, странная повозка летит с…

– А с большой скоростью летит?

– Смотря с какой силой пнуть, – задумчиво произнесла я, не отрывая взгляда от приближающегося города.

Вампир умолк и его замешательство повисло между нами вуалью. Потом он издал невнятный звук, зашебуршал у себя по карманам и так азартно стал скрипеть карандашом, что я отвлеклась от окна. Лайэнц, высунув кончик языка, выводил столбики значков и чертил вокруг рисунка затейливые линии прямо в моем блокноте.

– Возьмите себе.

– А?

– Говорю, возьмите рисунок, раз он вам так понравился. Я себе еще нарисую.

Если бы там было исключительно мое творчество, отдала бы вместе с блокнотом, но мне он достался уже частично с рисунками, и я считала себя не вправе распоряжаться ими так вольно. Отчего-то я трепетно, как скряга, относилась ко всему, что осталось от той, другой Малены. 

Ближе к городу дорога была ровнее и экипаж стало трясти меньше, а меня – наоборот. Сделалось тревожно и… ладно, страшно. И я отчаянно гнала мысли о том, сколько мне осталось и как.

А может и зря, что ведьмак с нами не поехал. Он бы раздражал меня, я его и думать о печальном будущем было бы некогда. Интересно, ему не нагорит за благотворительность? Я подтянула трость поближе, чтобы рассмотреть как следует. Погладила пальцами покрытую потемневшим от времени, а может, специально черненым серебром костяную рукоять в виде птичьей головы с гладкими круглыми каменными глазами, темно-красными, как начавшая сворачиваться кровь. Понятия не имею, с чего я взяла, что рукоять костяная, просто сразу подумалось, стоило взяться за нее еще в тот первый раз, когда я самовольно проинспектировала кабинет мужа в отсутствии мужа. Трость, в числе немногих из перепробованных, идеально подошла мне по росту. Да и понравилась больше прочих, хоть и выглядела менее привлекательно, чем иные экземпляры коллекции. Рукоять и довольно тяжелая деревянная основа словно перетекали друг в друга. Пятка была странноватой, металлической, темной и какой-то пористой. Будто железо (или из чего оно там сделано) вскипятили, как воду, до белых пузырьков, а потом внезапно охладили. И металл этот так же неуловимо вплавлялся в дерево, как и кость рукояти. 

В любом случае нам придется притираться друг к другу, главное, чтоб не до мозолей. У меня и так руки далеки от идеала, а на ручке трости полно объемной красоты: каменные птичьи глаза, бороздки перьев, клюв… Вот так бывает влюбишься с первого взгляда, полжизни сглаживаешь неровности и шероховатости, а по итогу выходит, что в эти самые неровности и влюбилась.

Влюбилась… Ага… А пусть бы маджен Холин за мной надзирал. Тут потенциальным смертникам последние желания положены? Я покосилась на вампира, но ему, увлеченному вычислениями (уже и второй лист измарал), больше не было дела до моего участившегося сердцебиения. Правильно, лучше думать о прекрасных темных глазах и теплых руках. Царапина снова зачесалась, и я с наслаждением потерла ладонь ручкой трости. О хищно загнутый клюв чесалось особенно сладко.

Почему опасное так привлекает? Раньше я (ни одна из я) такой не была, но стоит разок умереть, как приоритеты тут же меняются. Не знаю, где я это слышала или читала, но суть происходящего отражало верно. А у меня каждый новый день был как первый. И всякий раз хотелось прожить его иначе, но чаще хотелось опасного.

В Дат-Кронен у меня было слишком мало возможностей подергать тигра за усы. Например, хамить следователю, немножко влюбиться в некроманта или вынырнуть из дремоты от забивающего ноздри запаха склепа и свечей, рывком открыть окно, смахнув на пол дорожку из заговоренного риса, и впустить в комнату вязкий, как кисель, белесый туман. Босиком, потому что долго искать обувку, пробраться к мужу в кабинет раньше, чем он сам ко мне спустится, или воткнуть ему канцелярский нож в плечо… Огаст усов не носил да и тигр из него был как… Знаете такие помпезные ковры из цельной шкуры и с головой?

Сердце кувыркнулось и ухнуло вниз, потому что вместо дурацкого ковра мне на мгновение привиделся высокий зал с клубящейся под потолком тьмой и каменным полом с мозаикой в виде распластанного по красному…

Тьма и мрак! Вот откуда у меня порез на руке, вот откуда моя кровь в кабинете! Но почему я не помню, как… Помню. Как Огаст, будто в него демоны вселились, пытался едва не силой взять меня прямо на столе “раз сама пришла”, а после моего удара, словно очнувшись, выдирая нож из судорожно сжатых пальцев, распорол мне ладонь. Затем брезгливо сунул мне в руку плоский неровный кругляш и велел держать, пока поливал свой платок какой-то алхимической дрянью и протирал все, куда брызнуло с моей руки и с его плеча. Поскольку я рукой дернула, брызнуло много куда, и на ненаглядную коллекцию тростей в том числе. А еще помню, как заговорщически блеснули камни-глаза на посеребреной ручке, без следа впитав алую каплю до того, как до этой стойки добрался Огаст со своим платком, но мы с тростью решили не выдавать секрета и забыть. А потом, так и не исполнив долг, с молчаливого согласия мужа, я ушла. И забыла.

– Приехали! – воскликнул Лайэнц и радостно рванул наружу.

2.4

Пока я отходила от шока, мы успели въехать в город, пару раз свернуть и оказались в Восточном районе, не центр, но и не захолустье. Единственным неухоженным домом, портившим вид этой части улицы Звонца был тот, рядом с которым остановился экипаж. Узкое в два этажа плюс мансарда строение с косоватым крыльцом смотрело на улицу двумя наглухо забранными ставнями на выдающихся чуть вперед фасада эркерах-витринах и полукруглом окне верхнего этажа. Казалось, что не подпирай соседние дома это недоразумение своими стенами с обеих сторон, давно бы рухнуло. Крыша поехала черепицей – знакомое явление. Я себя сейчас примерно так же чувствовала от того, что вспомнила.

Палисадник обильно зарос бурьяном, носившим хаотичные следы борьбы с неухоженностью. Представить воюющего с сорняками господина Арденн в его визиты в Нодлут у меня совсем не получалось. Видимо, у кого-то из соседей нервы не выдержали, и он (или она) тайком в ночи, чтобы не дай Сотворяющая, не заподозрили в бескорыстном добром деле, наощупь помахал(а) косой (или серпом) сбивая колосящиеся травяные макушки. Низенький заборчик почти лежал. Калитка