Книга Вишневый сад. 100 лет спустя - Август Котляр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все смеются.
Варя. Вы, Петя, расскажите лучше о Неопознанных летающих объектах.
Любовь Андреевна. Нет, давайте продолжим вчерашний разговор.
Трофимов. О чем был базар?
Гаев. О гордом человеке.
Трофимов. Мы вчера говорили долго, но ни до чего не договорились. В гордом человеке, в вашем смысле, есть что-то мистическое. И богопротивное. Быть может, вы и правы. По-своему. Но если рассуждать попросту, без затей, то какая там гордость, на хер? Смысла нет кочевряжиться и выкобениваться, понты наколачивать, если человек – это животное, физиологически устроен бездарно, беззащитно, даже ковид его убивает. И если в своем большинстве тотальном человек груб, неумен, глубоко несчастлив., и при этом сам от себя в полном восторге. Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать.
Гаев. Все равно умрешь.
Трофимов. Кто знает? И что значит – умрешь? Быть может, у человека сто чувств и со смертью погибают только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы. А вы знаете про жизнь после смерти? Раймонда Моуди читали? Роберта Монро читали? Станислава Грофа читали?
Любовь Андреевна. Какой вы умный, Петя!.. Не башка, а дом Политпросвещения.
Лопахин (иронически). Страсть!
Трофимов. Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас в России работают пока очень немногие, один из семи, остальные либо охранники, либо алкоголики, либо тунеядцы. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Многие вообще из страны сбежали, говорят, мы не можем жить в этой стране. Называют себя креативным классом, а пролетариату и трудовому крестьянству говорят «ты», с простыми людьми обращаются, как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. И при этом все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, и, ни хрена не умея делать, качают права, требуют демократии и зарплат как на Западе. А между тем у всех на глазах пенсионеры и инвалиды едят отвратительно. Хуже только гастарбайтеры, которые вообще спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота… И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим. Укажите мне, где у нас ясли, которых было так много при советской власти, где библиотеки-читальни? О них только в романах про СССР пишут, на деле же их нет совсем. Есть только грязь, пошлость, азиатчина… Я боюсь и не люблю очень серьезных физиономий, боюсь серьезных разговоров. А олигархи всю кровь из экономики выпили и спустили на проституток в Тайланде. Лучше помолчим!
Лопахин. Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей. Иной раз, когда не спится, я думаю: господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие нефтегазовые горизонты, фосфаты, руду, уран, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…
Любовь Андреевна. Вам понадобились великаны… Они только в сказках хороши, а так они пугают. Я как-то несколько раз встречалась с великанами. Это ужас-ужас-ужас…
В глубине сцены проходит Епиходов и играет на гитаре.
(Задумчиво.) Епиходов идет…
Аня (задумчиво). Епиходов идет…
Гаев. Солнце село, господа.
Трофимов. Да.
Гаев (негромко, как бы декламируя) . О природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть, ты живешь и разрушаешь…
Варя (умоляюще). Дядечка Лёнечка!
Аня. Дядя, неужели снова белочка?
Трофимов. Вы лучше лысого в середину дуплетом.
Гаев. Я молчу, молчу.
Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный.
Любовь Андреевна. Это что?
Лопахин. Не знаю. Где-нибудь стреляли с глушителем из лобаевской винтовки, километра на два. Но где-нибудь очень далеко.
Гаев. А может быть, птица какая-нибудь… вроде цапли.
Трофимов. Или филин…
Любовь Андреевна (вздрагивает). Жуть какая…
Пауза.
Фирс. Перед несчастьем такое ж было: и сова козлодоем кричала, и самовар гудел бесперечь, как шофар в синагоге.
Гаев. Перед каким несчастьем?
Фирс. Перед Перестройкой.
Пауза.
Любовь Андреевна. Знаете, друзья, пойдемте, уже вечереет. (Ане.) У тебя на глазах слезы… Что ты, девочка? (Обнимает ее.)
Аня. Это так, мама. Критические дни.
Трофимов. Кто-то идет.
Показывается прохожий в белой потасканной бейсболке, в пальто; он слегка пьян.
Прохожий. Позвольте вас спросить, могу ли я пройти здесь прямо на станцию?
Гаев. Я не возражаю. Можете. Идите по этой дороге.
Прохожий. Чувствительно вам благодарен. (Кашлянув.) Погода превосходная… (Декламирует.) Брат мой, страдающий брат… выдь на Волгу, чей стон… (Варе.) Мадемуазель, донатьте голодному гражданину РФ, бюджетнику, тридцать-сорок рублей, можно перевести на карту…
Варя испугалась, вскрикивает.
Лопахин (сердито). Слышь, ты, нищеброд, веди себя прилично!
Любовь Андреевна (оторопев) . Возьмите… вот вам… (Ищет в портмоне.) Рублей нет… Все равно, вот вам сто долларов…
Прохожий. Чувствительно вам благодарен! (Уходит.)
Смех.
Варя (испуганная) . Я уйду… я уйду… Ах, мамочка, дома людям есть нечего, а вы ему отдали сто долларов.
Любовь Андреевна. Что ж со мной, глупой, делать! Я тебе дома отдам все, что у меня есть. Ермолай Алексеич, дадите мне еще денег, сочтёмся!..
Лопахин. Дам, как не дать.
Любовь Андреевна. Пойдемте, господа, пора. А тут, Варя, мы тебя совсем просватали, поздравляю.
Варя (сквозь слезы) . Этим, мама, шутить нельзя.
Лопахин. Опохмелия, иди в монастырь… В Зачатьевский… Ха-ха-ха, там много с зачатием…
Гаев. А у меня дрожат руки: давно не играл на бильярде.
Лопахин. Опохмелия, о нимфа, помяни меня в твоих молитвах!
Любовь Андреевна. Идемте, господа. Скоро ужинать.
Варя. Напугал он меня этот нищий чувак. Откуда он тут взялся? Сердце так и стучит.
Лопахин. Так охрана пьёт беспробудно, ёптыть, денег же вы им не платите который месяц. Напоминаю вам, коллеги: двадцать третьего августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте!..
Уходят все, кроме Трофимова и Ани.
Аня (смеясь) . Спасибо прохожему, напугал Варю, теперь мы одни.
Трофимов. Варя боится, а вдруг