Книга Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой - Джулия Л. Микенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ныне забытое притяжение американских феминисток к России сообщает нам кое-что о нас самих, о нашей сегодняшней готовности вставать под знамена иных форм жестокого оптимизма: «пробивать себе путь» в карьере, находить «третье мерило» успеха, становиться «матерями-тигрицами» или же утверждать, что материнство на самом деле – особая профессия и она требует полного рабочего дня, или даже, быть может, провозглашать, что патриархат мертв и женщинам нужно просто пережить это. Все эти формулировки, пожалуй, вносят еще меньше смысла и утешения в жизнь женщин, чем те давние мечтания о новом обществе, активно строящем светлое будущее для человечества[72].
Материал в этой книге распределен в тематическом и наполовину хронологическом порядке. Двигаясь от несостоявшейся революции 1905 года ко Второй мировой войне и касаясь затем событий, которые происходили позже, мы рассмотрим опыт женщин, чьи жизненные траектории часто пересекались и чьи биографии переплетались одна с другой. С некоторыми женщинами, для которых русская революция стала делом всей жизни, – Анной Луизой Стронг, Рут Эпперсон Кеннелл, Айседорой Дункан, Лиллиан Уолд, Маргарет Бурк-Уайт и другими, – мы будем встречаться в разных главах, их появление поможет нам связать различные темы. Опираясь наряду с опубликованными материалами на дневники, частную переписку и мемуары, я пытаюсь понять, каким образом Россия и Советский Союз воздействовали на самосознание женщин, на их отношения с людьми и на их представление об идеальном обществе.
Эти женщины были реформаторшами, журналистками, исполнительницами и/или писательницами; некоторые были убежденными коммунистками. В России и Советском Союзе они находили (в зависимости от обстоятельств): профессиональный успех; ужасающую нищету, голод и болезни; непредвзятые подходы к расовым и половым вопросам; предвзятые подходы к расовым и половым вопросам; поразительные примеры художественных экспериментов; чудовищное насилие, паранойю и страх; страстно увлеченную публику; сексуальное удовлетворение; вдохновляющие примеры идейной преданности.
Как ни странно, очень многие свободолюбивые женщины из США восхищались режимом, практиковавшим террор и репрессии, и материально поддерживали его. Революционная Россия, при всех присущих ей противоречиях, помогала формироваться главным элементам американского феминистского сознания и вообще самосознанию женщин и их пониманию своего места в мире. До сих пор эта тема оставалась почти неисследованной.
ЧАСТЬ I
Нежные революционерки и спасительницы детей
В конце XIX – начале ХX века сочетание факторов привело к тому, что некоторые категории американок пришли к поддержке русской революционной борьбы. Бурное развитие печатных СМИ и международной репортажной журналистики придало особую остроту таким темам, как гнет российского царского режима и революционное сопротивление этому режиму. Как раз в ту пору американки массово заявляли о собственной независимости: в невиданных ранее количествах оканчивали колледжи, работали по специальности, публично протестовали против самых разных несправедливостей, требовали сексуальной свободы и равноправия в браке. К тому же к 1920-м годам американки-реформаторши успели стать видными представительницами нового «прогрессивного интернационализма», который выступал против создания американской империи и был направлен на «сотрудничество с другими народами в поисках мира и социальной справедливости»[73]. В повестке прогрессивных интернационалистов важное место занимало приобщение «темнейшей России» к демократии, так как из-за погромов, преследования инакомыслящих и мученичества женщин становилось все очевиднее, что Россия находится в самом центре охватившей весь мир борьбы демократии с тиранией. Помимо самого поразительного факта, что женщины в России участвовали в революционной деятельности, новых женщин в США привлекало и то, что сам идеал женского равноправия – при получении образования, при устройстве на работу и в романтических отношениях – принимался как нечто само собой разумеющееся почти всеми революционными организациями в России – от народников до социал-демократов.
Широко распространенное в США сочувствие к жертвам царского угнетательского режима выросло из осознания, что в общенародной русской тяге к свободе и справедливости есть нечто универсальное, а также из ощущения родства с русским народом, основанного на схожих географических условиях и исторических параллелях между рабством и крепостным правом. Журналистка-социалистка Анна Струнская писала о революции 1905 года:
Это была война не только за национальную свободу, но и за создание такой общественной свободы, какой еще не было нигде в мире. Это движение было созидательной силой, сметавшей все на своем пути, служившей идее свободы и справедливости.
Реформатор и организатор благотворительных учреждений Лиллиан Уолд десятилетием позже заявляла, что человек,
который не видит в исполинской борьбе, идущей в России, мирового движения за свободу и прогресс, являющейся и нашей борьбой, не поймет всей важности того сочувствия, которое испытывают многие американцы – друзья русской свободы[74].
Крушение самодержавия и приход к власти умеренного правительства Керенского в начале 1917 года вызвали ликование некоторых жителей США: эти события праздновали в благотворительных заведениях, на парадах суфражисток и в профсоюзах. Даже после захвата власти большевиками, которые яростно подавили всякую оппозицию, начали конфискацию частной собственности и вывели Россию из Первой мировой войны, большинство радикалов и многие прогрессисты в США продолжали поддерживать их, пусть и несколько осторожно. Среди сторонников большевиков было и немалое число реформаторов, годами ратовавших за «русскую свободу». Особенно интересовали советские эксперименты с решением «женского вопроса» прогрессивных американок. Так, суфражистка Мэри Уинзор, побывав в Советском Союзе заявила:
Когда большевики пришли к власти, Ленин сказал, что они должны разрушить до основания все здание женского унижения: гражданского, правового и политического. И они действительно камня на камне не оставили от него, и теперь женщины пользуются равными с мужчинами правами[75].
Когда же за революцией последовала Гражданская война, а за Гражданской войной – голод, американки принялись действовать: сначала убеждать Конгресс покончить с негуманной блокадой, чтобы русские матери и дети начали получать еду и лекарства, а потом – поддерживать усилия по оказанию помощи регионам, сильно пострадавшим от в 1921 году от голода, который грозил мучительной смертью миллионам детей и ставил под сомнение будущее всей Советской России.
Американки как общественные деятельницы заявили о себе прежде всего в качестве матерей, и это увязывалось с имперскими проектами США. Появление новой женщины и решительный напор социального евангелизма значительно повлияли на этот динамический процесс. Теперь женщины отстаивали свою свободу ездить за рубеж и одновременно выступали против милитаризма и империализма, «открыто отдавая предпочтению миру и доказывая это словами и делом»[76].
Социальный евангелизм вдохновил многих на попытки исправить мир, искоренить бедность и несправедливость, целью этого движения было достижение общественной гармонии – создание «царства Божьего на земле». Подобные богословские учения подталкивали многих людей к приятию не просто правительственных реформ, но и социализма: одной веры в Бога, как выяснилось, было мало, она не решала наболевших проблем. Большевистская революция, хотя большевики и разделяли убеждение Маркса, что «религия – опиум для народа», быстро завоевала симпатии многих христиан, не видевших необходимости в непременном конфликте между основными принципами коммунизма и главными ценностями христианства. Иудейская традиция связывать мессианство и каббалистическое понятие тиккун олам (исправление мира) с интернациональными идеями получила мощнейший толчок в России конца XIX века, когда движение Хаскалы (еврейское просвещение) втянуло тысячи евреев в революционные движения. И многие евреи-социалисты поверили, что большевистский переворот положит конец гонениям на российских евреев. Однако боялись они и того, что гуманитарный кризис, который неизбежно последует за революцией, может помешать исполнению всех обещаний революции[77].
Этот кризис породил моральный императив накормить, одеть и вылечить русских детей: ведь если дать им шанс расцвести при новом режиме, эти истощенные, хилые дети со временем могут превратиться в новых людей – спасенных не только американскими продуктами и лекарствами, но и социализмом. Суммарное действие войны, экономической блокады и голода было таково, что возникло приемлемое оправдание для решения американок, представительниц среднего класса, развернуть деятельность на территории, где в иных обстоятельствах их присутствие было бы сочтено неподобающим. Они бросились спасать русских детей – но многие из этих женщин, сознательно или нет, надеялись
