Книга Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина

Я кинулась в коридор, сорвала пальто с вешалки и вылетела в подъезд и из дома. Была бы разута, убежала босой, и плевать на холод и ветер. Бежала так быстро и так долго, как только могла, сворачивая не глядя то вправо, то влево — едва видела впереди хоть каких-то людей. Куда забиться? В какой угол? Куда от этого всего спрятаться?!

Увернувшись от внезапных прохожих, шарахнулась в арку, потом за угол, и снова наткнулась на кого-то. От безысходности, кинулась к двери домовой подсобки, ведущей в подвал, рванула ручку на себя и сбежала вниз по ступеням. Пальто держала комком в руках. Шарф одновременно размотался и затянулся одним краем, словно пытаясь придушить.

Как только створка наверху захлопнулась, я прижалась к стене и затихла. В темноте, тишине и пустоте.

Жизнь

Сестра была долгожданной дочерью, а я случайностью. Лилю мама родила в сорок три года, — пусть поздний ребенок, но выстраданный долгими ожиданиями и попытками. А меня в пятьдесят три — и она не прервала беременности только потому, что приняла ее признаки за начало климакса. Упустила сроки, запаниковала, что больна, и в ужасе вышла от гинеколога, когда ей озвучили причину «опухоли». Мама рассказывала эту историю не один раз, ничуть не стесняясь задеть меня этим. Как есть, так есть.

Жили мы в двушке впятером — я, сестра и мама в зале, отец и дедушка в маленькой комнате. Родители с утра до ночи работали, накапливая, пока еще были силы, первый взнос, позже взяли ипотеку на жилье и образование Лили. Она хорошо училась в школе и выбрала престижный ВУЗ Сольцбурга, желая стать экологом. Когда я пошла в первый класс, она поступила на первый курс, съехала на свою квартиру, и так получилось, что в итоге я и дедушка были предоставлены сами себе.

Только ему было дело до меня. Он меня воспитывал, оберегал и учил всяким премудростям жизни. Отец отца, бывший военный моряк, водолаз, — крепкий и жилистый старик был похож на лешего из-за курчавых седых волос, бороды и кустистых бровей. Дедушка дал мне имя, сказав, что раз у одной внучки имя-цветок, то и у второй пусть будет цветочное. И выбрал «Ирис». Он называл меня маленьким эльфом, всегда повторял, что у меня прекрасные миндалевидные глаза и высокие скулы, что у меня красивые каштановые волосы и точеный носик, что я волшебная и лишь острых ушек не хватает, чтобы все увидели какая я чудо.

Дедушка дарил мне сказку и ощущение семьи и любви которых не давали родители. Он привил мне уверенность в своей красоте и очаровании, хоть такой красавицей я была лишь в его глазах. Он никогда не смеялся над моими маленькими бедами, а всегда помогал разобраться, понять и принять решение. А когда я хотела лишь утешения, то он утешал, не нравоучая и не коря за ошибки.

Когда Лиля получила диплом, мне исполнилось двенадцать. Мать и отец оставили работу, погасив ипотеку, — сами устали, осели дома, честно сказав, что поставить меня на ноги также как Лилю у них сил и ресурсов нет. Дедушка стал сдавать, понадобилась помощь по обслуживанию и прибавилось трат на лекарства — по возрасту ему исполнилось восемьдесят восемь в тот год, и мама все больше на него раздражалась. Кричала, с отцом скандалила, поэтому мы часто уходили гулять вдвоем — то в парк, то на набережную, или посидеть во дворе, если не было сил на дальние поездки или погода не очень. Родители откровенно говорили «и когда уже?», хотя сами были почти такими же стариками, как он. Умер дедушка через три года — быстро и легко, во сне от инсульта.

Именно тогда, в пятнадцать, проснулось чувство пограничника, и я несколько дней сходила с ума, не понимая, что происходит — а импульс призывал бежать и спасать. Бессонница, тревога, страх чего-то непоправимого, что случилось, и что я могла бы предотвратить, преследовал постоянно. Пока на улице меня не выловил тогдашний староста, и не рассказал обо всем.

Записалась сначала в волонтерки, бегала курьером, дежурила на пунктах приема вещей и гумманитарки, с удовольствием включалась в активные движения — сбор пожертвований для малоимущих города.

Параллельная, обычная жизнь, оказалась без перспектив — оплатить мое высшее родители не могли, и после школы я ушла работать в кафе общепита, в подавальщицы днем и посудомойки вечером, накапливая грошовую зарплату на курсы парикмахера. Хоть какому-то делу мне хотелось обучиться, получить навык, стать специалистом и зарабатывать больше. Эта цель была достигнута: в двадцать лет я уже выбилась из подмастерьев в мастера и за мной закрепили отдельное место в салоне. В двадцать два ко мне в кресло на стрижку сел Петер — и я познакомилась со своим будущим мужем.

Обаятельный, смешливый, искристый весь, — он так мне понравился. В Петере было столько кипучей восторженности, что его ухаживания походили на штурм — от веселых рассказов, прогулок, букетов, шоколадок и маленьких безделушек в подарок каждый день свидания были как праздник. Он такой же молодой, только устраивался в жизни, приехал в Сольцбург из маленького провинциального городка, здесь устроился продавцом-консультантом в магазин техники, снимал комнату, строил большие планы.

У нас двоих были мечты — о семье, уюте, любимом человеке, работе по душе и путешествиях. Когда он сделал мне предложение, я была полна надежд — нашли друг друга, и будем вместе. Все серьезно. По-настоящему, сердце к сердцу.

Петер, вопреки традиции, взял мою фамилию — Соль, потому что она была благозвучнее его. И очень рассчитывал на помощь со стороны моих родственников — коренных сольцбуржцев.

Только, едва расписались, его искристость и неунывность стали таять: — родители жить к себе не пустили, посчитав, что раз я вышла замуж раньше старшей сестры, то лучше устроилась, и теперь это его забота — где мы будем жить. Пришлось снимать квартирку, — самую маленькую, на окраине, недорогую, сколько семейный бюджет позволял. А денег не прибавлялось, — Петер ждал повышения до старшего отдела, но его все кормили обещаниями и перспективами, нагружая переработками и сменами в праздники. Он злился, мрачнел, уставал, и поэтому стал нетерпим к моей волонтерской деятельности, которая съедала время без материальной пользы. Я тогда в пограничниках на вызовы к людям уже четыре года ходила, собиралась даже ему рассказать, как проживем вместе подольше, надеясь, что поверит в невероятное, поймет и примет, как вторые половинки других пограничников. Но не успела. Петер сказал, что столько один не потянет, и мне лучше найти подработку, чем пропадать непонятно где и с кем. Да, я зарабатывала меньше него, все деньги шли на общий счет, только Петер хотел равного вклада и равных усилий. Тогда я сдала блокнот старосте и ушла совсем. Устроилась по совместительству в другой салон, отрабатывая часы в свои выходные.

В этот период Петер воспрял духом, перестал срывать на мне недовольство трудностями, и его не расстраивало, что вместе мы теперь проводили так мало времени, что порой, не виделись по двое-трое суток. Я приходила домой без сил после двенадцати часов на ногах, а Петер застревал на ночных инвентаризациях, всегда выходил внеурочно, и даже отгулы предпочитал тратить на посещение курсов для менеджеров. Верил, что рано или поздно, но его поставят управлять продавцами в отделах, а не заставят бегать между полок с советами покупателям.