Книга Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - Эдуард Филатьев

С Татьяной я не подружилась, несмотря на невольную интимность: ведь Володя жил у меня под боком, всё в той же "Истрии", радовался и страдал у меня на глазах…

Татьяна… также не питала ко мне большой симпатии. Не будь Володи, мне бы в голову не пришло, что я могу встречаться с Татьяной. Она была для меня молода, а её круг, люди, с которыми она дружила, были людьми чужими, враждебными…»

Признание очень интересное! Люди, с которыми дружила Татьяна Яковлева, были для Эльзы Триоле «чужими, враждебными». И это ещё раз подтверждает наше предположение о том, что Эльза была агентом ОГПУ, и что наверняка именно Яков Серебрянский порекомендовал ей (или просто отдал приказ) познакомить Маяковского с Яковлевой. И вовсе не для того, чтобы помочь Эльзе Триоле избавиться от необходимости быть переводчицей поэта. Познакомить поэта с Татьяной Яковлевой собирались уже давно – об этом сама Татьяна свидетельствовала:

«Ему… Эренбург и др. знакомые бесконечно про меня рассказывали, и я получала от него приветы, когда он меня ещё не видел».

То, что Илья Эренбург был гепеушником, об этом мы тоже уже говорили. Вместе с ним в этой чекистской акции участвовали и другие агенты («др. знакомые»). Чего хотел от них Яков Серебрянский? Нетрудно предположить следующее. У Татьяны Яковлевой было много ухажёров, занимавших весьма ответственные посты во властных структурах Франции. Но предложений руки и сердца от них не поступало. Резидент ОГПУ явно хотел ускорить этот процесс, познакомив с Татьяной напористого поэта, и возбудив этим ревность у её ухажёров.

На ещё на одно любопытное обстоятельство обратил внимание Аркадий Ваксберг:

«Несомненное влияние на Маяковского оказал один, пустяковый в сущности, но всё-таки тоже "мистический" факт: ещё в марте 1914 года, когда он, совершая турне футуристов, заехал в Пензу, ему повстречалась молодая женщина Любовь Яковлева, на которую он сразу обратил внимание. У женщины этой была восьмилетняя дочь – та самая Татьяна, с которой четырнадцать лет спустя его свела Эльза в Париже… Дед Татьяны, кстати сказать, то есть отец пензенской знакомой Маяковского Любови Яковлевой – Николай Аистов, был главным балетмейстером Мариинского императорского театра в Петербурге, сменившим на этом посту Мариуса Петипа. У парижской эмигрантки, таким образом, была совсем неплохая родословная».

И план Якова Серебрянского, за которым стояли Агранов и Трилиссер, и о котором что-то могли знать и Брики, начал осуществляться – роман между Владимиром Маяковским и Татьяной Яковлевой вспыхнул.

Кто знает, а не исполнял ли на этот раз Владимир Владимирович ту же самую роль, которую столько раз играла Лили Юрьевна в своих гепеушных историях? Ведь в своих прежних приездах в Париж, как мы помним, Маяковский ухаживал за русскими девушками-эмигрантками, явно выведывая у них что-то, необходимое резиденту ОГПУ. Теперь же Серебрянский, имевший соответствующие указания из Москвы, в беседе с прибывшим в Париж поэтом прямо поставил ему задачу: поактивнее поухаживать за Татьяной Яковлевой, чтобы раззадорить французов-ухажёров. Маяковскому деваться было некуда, и он согласился.

Маяковский стал выполнять возложенную на него задачу. Правда, Яковлева, с которой его «случайно» познакомили, ему понравилась. Поэтому выполнять гепеушное задание Маяковский принялся с удивительной лёгкостью.

Вот как это описал маяковсковед Александр Михайлов:

«Владимир Владимирович не только влюбился в Татьяну, но он сразу же обнаружил свои намерения: жениться на ней, увезти её обратно в Россию».

Мало этого, Маяковский написал стихи и посвятил их Татьяне Яковлевой. А до сих пор подобных посвящений удостаивалась только Лили Брик.

Но вот какие строки легли в дневник Эльзы Триоле:

«Володя написал красивое стихотворение Татьяне. Бедная, бедная Татьяна! Об этом можно было бы написать роман. По сути об этом нельзя сказать лучше, чем это делает Володя в своих стихах. Но как ужасно знать человека так, как я – когда, что, как – всё это я знаю о нём, не обмениваясь ни единым словом, мне достаточно видеть, в каком он состоянии. Его хитрость и звероподобные нападки, это либо бильярд, либо любовь. А теперь Тата, молодая, красивая, нежно любимая всеми и каждым!»

Однако возвращаться в страну Советов «нежно любимая» Яковлева не торопилась. Кто знает, не возникло ли у неё это нежелание ехать в страну Советов тоже в результате настойчивых рекомендаций того же Серебрянского?

Не будем забывать, что кроме «ухаживаний» за Татьяной у Маяковского в Париже было ещё одно важное дело – ведь ему надо было закончить сочинявшуюся пьесу.

Как бы там ни было, но 2 декабря 1928 года Маяковский покинул Париж без Татьяны. 8 декабря он был уже в Москве. И, видимо, уже в дороге написал стихотворение «Они и мы», которое через несколько месяцев напечатал в журнале «Молодая гвардия». Поэт с грустью описывал своё возвращение на родину:

«Километров тыщею

на Москву / рвусь я.

Голая, / нищая

бежит / Белоруссия.

Приехал – / сошёл у знакомых картин:

вокзал / Белорусско-Балтийский.

Как будто / у проклятых / лозунг один:

толкайся, / плюйся / да тискай.

Мука прямо.

Ездить – / особенно.

Там – / яма,

здесь – / колдобина.

Загрустил, братцы, я!

Дыры – / дразнятся.

Мы / и Франция…

Какая разница!»

Да, разница между страной Советов и зарубежными странами была колоссальная, и об этом прекрасно знали те, кому приходилось распоряжаться денежными потоками – ведь и у большевиков были свои банкиры.

Глава Госбанка

Пост председателя правления Госбанка СССР в ту пору занимал Арон Львович (Аарон Лейбович) Шейнман. Он родился в 1886 году. После окончания школы родители отправили его получать образование в Европу (подальше от революционно настроенных молодых людей, которые тогда будоражили Россию). Но в тихой и благополучной Швейцарии Аарон Шейнман встретил Владимира Ульянова-Ленина, которому деловая хватка юного студента очень понравилась. И вскоре Шейнман стал большевиком. В Россию Аарон Лейбович возвращался во втором «пломбированном вагоне» (он шёл вслед за поездом, в котором ехал Владимир Ильич).

Когда после октябрьского переворота большевикам надо было возродить работу Государственного банка, Ленин направил на это дело Шейнмана. Первая конвертируемая валюта (червонцы) была выпущена по инициативе Арона Львовича, как стал именовать себя Шейнман.

Летом 1928 года он (будучи председателем правления Госбанка СССР) заболел и обратился к вождям с просьбой отпустить его на лечение. В июле политбюро согласилось предоставить Шейнману двухмесячный отпуск и разрешило провести его за границей. Арон Львович отправился в Германию.