Книга Лужайки, где пляшут скворечники - Владислав Крапивин

— Не-ет! Не совсем! Ты ведь убийца! За то и платишь теперь… За то и боишься!

— Недоумок ты, Птичка. Я же сказал тебе в тот раз: это ты должен меня бояться. Потому что недостреленный…

— Ха!.. Ну и что? Так даже интереснее. Достреливай, если можешь! — Он подбросил пистолет и поймал на ладонь. — Хочешь подарю? Уравняем шансы!

— Засунь его себе в задницу. Глушителем вперед. Или рукояткой, если больше нравится.

— Ха! А еще интеллигент, — сказал Птичка и убрал пистолет за пазуху: — Ну, бывай, боевой друг. До следующей встречи. Она будет не такая мирная. — И спиной вперед ушел в темноту улицы. Пусто стало под фонарем, только летели снежинки.

Артем не сказал Нитке про эту встречу. Ей, бедной, и так было нелегко. Она «тянула на себе весь дом». И не только свой. Ей хватоло забот и о чужих, полубеспризорных ребятишках. Артём порой замечал с тревогой, как похудела, даже потемнела лицом Нитка. Порой она сердилась. На Кея кричала, когда приносил двойки и тройки. На Артема дулась, если что-то не сделал, не успел, забыл… «Конечно, ты институтский человек, в ученых кругах, а я тут кручусь, кручусь…»

Он прижимал ее к себе, лицом зарывался в пушистые волосы, целовал в затылок. Случалось, что она обмякнет и растает, а бывало — высвободит плечи и отойдет.

«Ничего. Наступит весна, и все наладится», — утешал себя Артем.

К тому же какими бы ни были трудными дни, а вечера всегда приносили мир и тепло. Потрескивал огонь в самодельном камине. Посапывал у стола над задачками старательный Кей. Возилась в углу с игрушками пришедшая в гости Лелька. Деловито выкусывал блох прилегший у порога Бом. Неугомонный Евсей постукивал снаружи по стеклу, звал пса-приятеля: айда, погуляем.

Нитка и Артем сидели у огня. Огонь был похож на костер в лагере «Приозерном». Нитка читала вполголоса Гумилева или штопата носки Артема и Кея.

Порой удавалось наладить добытый на свалке телевизор, но он принимал только две программы: на одном канале взрывались автомобили и палили автоматчики, на другом сытые сенаторы обливали друг друга словесными помоями — близились очередные выборы.

Один раз Нитка сказала:

— Артем, мы тут совсем как в тайге…

После этого они дважды ходили в театр. Один раз на чеховские «Три сестры», а потом на «Синюю птицу» в ТЮЗе, вместе с Кеем и Лелькой. А еще раз, когда Артем получил стипендию сразу за три месяца, были в кафе «Неаполь» на дискотеке. Нитке там, кажется, понравилось, Артема же этот музыкальный лай и электрическое мигание утомили до полусмерти. К себе на Пустыри он вернулся, как возвращается в воду с раскаленного берега измученный дельфин.

Впрочем, Нитке он этого не сказал и старательно радовался…

На другой день Нитка спросила будто случайно, между делом:

— Артем, а мы будем жить здесь всегда?

— Нет, конечно! Кончу институт, получу направление. Уедем в новые места, накопим денег на квартиру!

Нитка почему-то вздохнула и накинулась на Кея:

— Я же просила тебя не разбрасывать учебники по кровати!

— Это не мои, а Тёма! Погляди хорошенько!

— Вы два сапога пара!

Дни стояли без сильных морозов, светило низкое желтое солнце, под ним, как мелкие кусочки слюды, искрились снежинки. Подошло Рождество.

Церковь — та, что в летние дни возникала в Пространстве лишь по средам, теперь прочно стояла среди заснеженных кустов и сугробов. Ребята поставили там елочку, украсили самодельными игрушками и цепями из фольги. Никто не знал, разрешают ли это строгие христианские каноны, но Егорыч решил: «То, что на радость детям, — все от Бога».

В сочельник зажгли перед образами свечи, Егорыч рассказал девчонкам и мальчишкам о Марии, Иосифе и Святом Младенце, о Вифлеемской звезде и волхвах. Слушали тихо, шел от лиц чуть заметный парок, потрескивали огоньки. Кое-кто из ребятишек неумело крестился.

Потом был праздник в большом доме тетушки Агнессы, в «классной» комнате. Было угощение из картошки и добытой на складе тушенки, сладкий чай с плюшками, которые напекли Нитка и тетя Агнесса (опять же из муки, найденной в подземельях стратегического склада).

После ужина расселись у печки с открытой дверцей, и Егорыч стал рассказывать историю про Снежную королеву. Переплелись в истории и сказка Андерсена, и пьеса Шварца, и фантазия самого Егорыча…

Речь старика текла неторопливо, угли потрескивали, луна и месяц заглядывали в окна с разных сторон. Месяц при этом спустился так низко, что порою казалось, будто нижний серебряный рог его просовывается сквозь двойные стекла в комнату.

— …И тогда ледяные иглы в сердце Кея стали таять одна за другой. Превращались в безобидные теплые капли. Сердцу сделалось больно, но это была спасительная боль. С нею в сердце оживала память. Он узнал Герду! Они обнялись. Прозрачные колонны и пирамиды рушились теперь вокруг счастливых мальчика и девочки, но ни одна ледяная глыба не задела Кея и Герду. Снежная королева увидела, что ее царство гибнет безвозвратно. Она кликнула еще уцелевших снежных коней и умчалась куда-то на другую планету. Здесь-то, на Земле, ей больше нечего было делать. Правда, напоследок она прокричала, что когда-нибудь еще отомстит этим непослушным упрямым детям, а заодно и многим другим людям, но Герда и Кей не слушали ее. Они взялись за руки и отправились домой. Дорога предстояла длинная, впереди их ожидало много трудностей, но детей они не пугали. Теперь они были вдвоем, и это — самое главное…

Старик замолчал и повозился на скрипучем стуле, давая понять, что сказке конец.

— А все-таки как они добрались домой? — полушепотом спросил тихий Валерчик.

— А вот этого я не знаю, — ворчливо отозвался Егорыч. Он устал и фантазировать больше не хотел. — Главное, что добрались. А к а к, придумывайте сами.

— А я знаю, — вдруг сказал Андрюшка-мастер. К нему за-оборачивались. Он смутился, но все же объяснил: — Им повстречался летчик Максим. Посадил их в свой самолет и отвез в ихний родной город…

И никто не заспорил. Видимо, все решили, что такой конец — самый подходящий.

А когда кончились новогодние каникулы, Нитка ушла от Артема. Вместе с Кеем.

2

В тот день Артем вернулся из института рано, желтые лучи еще падали в окно — прямо на покрытый синей клеенкой стол. И там ярко светился вырванный из тетради лист.

«Тём, прости меня! Хотя здесь нечего прощать, никто не виноват. Мы разные. Ты врос душой в эти Пустыри, а я не могу. Я хочу нормальной жизни. И Кей. Ему надо нормально расти и учиться, у него жизнь впереди. Я не прошу тебя: уйдем вместе. Ты не уйдешь. А я больше не могу.

Не сердись. H.».

Бесшумная лавина пошла на Артема, накрыла его с головой. Какой-то нездешней прозрачной тьмой, глухотой, полной ненужностью жизни.