Книга Корнилов - Владимир Федюк

Корнилов занял угловой кабинет на втором этаже. В комнате постоянно были опущены шторы, но огромная люстра под потолком давала вполне достаточно света. Для того чтобы попасть к командующему, нужно было пройти целый лабиринт комнат и приемную, где дежурили Хаджиев и второй адъютант командующего — поручик Долинский. Один из визитеров, побывавших у Корнилова в эти дни, вспоминает об этом так: «В светлом кабинете за большим письменным столом, в широком кожаном кресле сидел генерал, желтый, скуластый, с по-монгольски раскосыми глазами. Он, вероятно, был мал ростом и словно утонул в кресле — над столом виднелись только голова и плечи с погонами».

В том же здании, но по другую сторону от вестибюля, располагался кабинет Алексеева. Они по-прежнему предпочитали не встречаться между собой. Даже в письменном виде генералы общались крайне редко, причем инициатором в таких случаях всегда выступал Алексеев.

По договоренности между Корниловым и Калединым Новочеркасск должны были защищать донские части, в то время как оборона Ростова передавалась добровольцам. Был еще третий фронт, южнее Ростова, у Батайска. Там добровольцам противостояли лишь немногочисленные отряды красных, и потому до начала февраля на этом участке царило относительное затишье.

На ростовском направлении линия противостояния проходила у станции Матвеев Курган примерно в 35 верстах к северу от Таганрога. Здесь оборону держали две роты — Ростовская и Георгиевская. Накануне Нового года в помощь к ним была переброшена рота 2-го Офицерского батальона и самодельный блиндированный поезд, вооруженный одним орудием. Общее командование отрядом принял полковник А.П. Кутепов. Под его началом было менее 300 человек. Силы же красных превышали по численности шесть тысяч.

Пользуясь этим перевесом, красные 11 января внезапной атакой захватили Матвеев Курган. Добровольцы отступили почти на 20 верст и встали у станции Неклиновка. Сюда из Ростова спешно были переброшены подкрепления. Все, что мог выделить Корнилов, — это две роты Офицерского батальона. Но и с этими силами добровольцы на следующий день сумели отбить новую атаку красных. Противник отошел к Матвееву Кургану и несколько дней не предпринимал никаких активных действий.

В Таганроге, крупном промышленном и торговом центре, насчитывалось до 25 тысяч рабочих, в массе своей сочувствовавших большевикам. 14 января в городе началось восстание. В Таганроге стояла рота юнкеров численностью примерно 250 человек. В первые же часы восстания она оказалась разделенной надвое. Часть юнкеров засела на вокзале, вторая часть занимала Балтийский завод. Два дня осажденные отбивали атаки противника и лишь 16 января, отчаявшись получить помощь, решили пробиваться из города. При отступлении застрелился раненый командир отрада полковник Мастыко. Уйти от преследования удалось только половине юнкеров. Захваченные в плен, а также остававшиеся в госпиталях раненые были подвергнуты жестоким издевательствам и убиты.

Восстание в Таганроге коренным образом изменило ситуацию. Отряд Кутепова оказался зажат с двух сторон. К счастью, стало известно о существовании железнодорожной ветки в обход Таганрога. По ней отряд и отступил, увозя с собой артиллерию (два орудия), боеприпасы и раненых. Добровольцы закрепились на станции Бессергеновка восточнее Таганрога.

Не лучше обстояли дела и на «Новочеркасском фронте». Поразительно, но ни один казачий полк не внял приказу атамана выступить против большевиков. На фронте воевали исключительно партизанские отряды, сформированные из казаков-добровольцев. Живой легендой стал командир одного из таких отрядов есаул В.М. Чернецов. Он отличался безоглядной храбростью, заставлявшей вспомнить лучшие времена истории донского казачества. Но далеко не все его земляки следовали примеру Чернецова.

10 января в станице Каменской состоялся съезд фронтового казачества. Делегаты съезда объявили низложенными атамана и войсковое правительство и, в свою очередь, избрали Донской казачий военно-революционный комитет во главе с унтер-офицером Ф.Г. Подтелковым и прапорщиком М.В. Кривошлыковым. О подчинении Донскому ВРК объявил 21 казачий полк. Под началом же Чернецова было всего 400 сабель. Тем не менее Чернецов предъявил руководителям ВРК ультиматум, требуя подчиниться войсковому правительству. Получив отказ, он 17 января штурмом взял Каменскую. За эту фантастическую победу атаман Каледин произвел Чернецова, минуя чин, сразу в полковники.

Но даже храбрость Чернецова не могла компенсировать нехватку людей на фронте. Это заставило Каледина вновь обратиться за помощью к командованию Добровольческой армии. В распоряжение Чернецова были отправлены офицерская рота и артиллерийское орудие (то самое, «похоронное», которое незадолго до того добровольцы хитростью взяли у казаков). Для маленькой Добровольческой армии и это было слишком тяжелой жертвой. Корнилов был крайне раздражен. В беседе с ростовскими журналистами он говорил: «Я рвался из Быхова на Дон, я верил в казаков, думал вмести с ними создать плотину, которая остановила бы всероссийский поток в бездну. И нашел тех же русских солдат…»

Между добровольческим командованием и донскими властями нарастали взаимные претензии. Атаман полагал помощь со стороны добровольцев недостаточной, к тому же для него унизительными были сами эти просьбы. Корнилов же считал, что от него требуют невозможного. Он резонно говорил, что оборона Донской области — это дело прежде всего самих казаков.

15 января Каледин попросил экстренно созвать заседание Гражданского совета. Члены совета собрались в восемь часов вечера в особняке Парамонова. Участник этой встречи полковник Я.М. Лисовой вспоминал: «Тихим, по обыкновению, голосом, смотря куда-то в сторону, генерал Каледин начал свой доклад». Говорил он недолго и закончил такими словами: «Таким образом, нас постепенно но верно окружают со всех сторон, и выхода нет никакого, надеяться не на кого, абсолютно не на кого, кроме как на самих себя». После атамана выступали председатель правительства М.П. Богаевский и член Войскового круга П.М. Агеев. Сообщенные ими сведения еще более усугубили и без того мрачную картину.

«Генерал Алексеев, склонившись над столом, по обыкновению что-то отмечал в своей записной книжечке; П.Б. Струве и князь Г.Е. Трубецкой тихо перешептывались; атаман застыл в своей унылой позе; Агеев без конца ходил из угла в угол; Н.Е. Парамонов, мрачно насупившись и втянув голову в плечи, казалось, ничего не видел и не слышал, остальные члены совета тоже молчали… За стеной раздавался вой ветра и мокрый обледенелый снег, как песок, хлестал в стекла окон; изредка глухо доносились одиночные ружейные выстрелы и надоедливо, монотонно такала в соседней комнате пишущая машинка».

Встал Милюков и в своей речи обвинил в создавшейся ситуации донские власти. Каледин с досадой ответил: «Мы не за критикой сюда пришли». Напряженную ситуацию попытался разрядить Алексеев. Он сказал, что нужно бороться до конца, а если станет ясно, что сил нет, — «ну что ж, и это не так уж плохо; мы тогда уйдем к Саратову или куда-нибудь за Волгу и там соберемся с силами для новой борьбы — Добровольческая армия готова к этому».

Эти слова очень взволновали атамана. «Для меня большая новость, — сказал он, — что Добровольческая армия собирается куда-то уходить из Донской области и что она даже уже готова к этому». Алексеев попытался что-то объяснить, но атаман, поклонившись всем, вышел, забыв даже в зале свою папаху.