Книга Корнилов - Владимир Федюк

В нашем распоряжении имеется еще один любопытный документ, позволяющий реконструировать политические взгляды основателей Добровольческой армии, — так называемая «программа Корнилова». Под этим наименованием известны два несхожих документа, что подчас порождает путаницу. Мы уже писали о том, что первый из них был разработан еще в быховской тюрьме. Он включал шесть разделов, большинство из которых не касалось вопросов общественного переустройства: воссоздание боеспособной армии, продолжение войны до победного конца, восстановление дисциплины на заводах и транспорте, упорядочение продовольственного дела. Лишь требование установления сильной независимой власти и призыв отложить решение других проблем до Учредительного собрания в определенной мере носили политическую окраску.

Гораздо более детален второй вариант «программы Корнилова». Впервые он был опубликован в 1923 году на страницах берлинского «Архива русской революции». Помещен он был в качестве приложения к отчету генерала В.Е. Флуга, командированного в январе 1918 года из Добровольческой армии в Сибирь. Спустя пять лет текст программы появился в другом эмигрантском издании, «Белом архиве», на этот раз в сопровождении обстоятельств ее создания.

Рассказал об этом бывший журналист газеты «Русское слово» М.С. Лембич, состоявший в описываемый период при штабе Добровольческой армии. По его словам, 22 января 1918 года он был вызван к Корнилову, который и продиктовал ему основные положения программы, с просьбой литературно обработать их. В программе провозглашались равенство граждан перед законом, свобода слова и печати, восстановление права собственности, отделение церкви от государства, введение всеобщего начального образования, право рабочих на стачки и создание профессиональных союзов.

Особенно интересно выглядит предлагавшийся в программе путь решения аграрного вопроса. Корнилов первоначально имел в виду узаконить происшедший земельный передел за счет выкупа государством захваченных крестьянами помещичьих земель. Лембич вспоминал, что таким образом генерал Корнилов «рассчитывал привлечь на сторону будущего правительства миллионы вновь образовавшихся мелких собственников». Однако в конечном счете по настоянию Милюкова этот пункт был заменен нейтральной фразой о необходимости отложить решение аграрного вопроса до Учредительного собрания.

Нетрудно заметить, что в этом варианте «программа Корнилова» была настоящей «конституцией», нацеленной не только на завтрашний день, но и на достаточно отдаленную перспективу. Составлена эта «конституция» была в весьма либеральном духе и куда более глубокой и последовательной, чем позднейшие политические декларации Деникина, Колчака и других белых вождей. Одна проблема — мы не можем со стопроцентной уверенностью утверждать, что «программа Корнилова» отражала взгляды самого Корнилова. Авторство ее различные источники приписывают и Лембичу, и Милюкову, и, что совсем уж неожиданно — Доб-рынскому. Что касается других руководителей армии, то Алексеев, по словам Лембича, узнал о программе задним числом. Не упоминает о ней и Деникин. Судя по всему, январская «программа Корнилова» не носила официального характера. Появилась она в те дни, когда само существование Добровольческой армии было поставлено под угрозу, и осталась практически никому не известной.

В январе 1918 года, когда происходили описываемые нами события, самым обсуждаемым политическим вопросом был вопрос о дальнейшей судьбе разогнанного большевиками Учредительного собрания. Позднее он расколол антибольшевистский лагерь на сторонников «революционной демократии» в ее эсеровской трактовке и приверженцев собственно Белого движения. Первые ратовали за восстановление Учредительного собрания в прежнем составе, вторые либо вообще обходили этот вопрос, либо выдвигали условием новые выборы.

Можно понять, почему белым вождям было не по душе Учредительное собрание, среди делегатов которого треть была большевиками, а большинство составляли эсеры-черновцы. На «допросе» в войсковом правительстве Алексеев говорил: «Конечно, с Черновым и его партией никаких переговоров быть не может — нам с ними не по пути». Этот вопрос возник и в ходе обсуждения декларации от 27 декабря 1917 года. Присутствовавший при этом генерал А.С. Лукомский потребовал уточнить, о каком Учредительном собрании идет речь: о новом или избранном на ноябрьских выборах? По словам Лукомского, «все высказались единодушно, что об Учредительном собрании 1917 года не может быть и речи; что выборы в это собрание были проведены под давлением большевиков и что состав этого собрания не может быть выразителем мнения России».

Между тем в опубликованном тексте декларации этот принципиальный момент специально не оговаривался. Лишь в «программе Корнилова» появились слова о том, что «выборы в Учредительное собрание должны быть проведены свободно, без давления на народную волю и по всей стране». Само упоминание о выборах в будущем времени предполагало, что прежние признаются недействительными, но об этом нужно было еще догадаться. Нам кажется характерным, что все политические декларации и программы Белого движения в этот, начальный, период его истории полны недомолвок и противоречий. Не стоит искать в этом злой умысел. Скорее это было результатом того, что и рядовые участники движения, и его вожди плохо представляли отдаленные перспективы. Сложно было думать о будущем в ситуации, когда каждый день мог стать последним.

БОИ НА ДОНУ

Новый, 1918 год начинался тревожно. 2 января Корнилов пришел в общежитие на Барочной. Собрав офицеров, он обратился к ним с краткой речью: «Здравствуйте, господа! Дай Бог, чтобы этот новый год был счастливее старого. Тяжелое будет время для вас и для меня. Я объявил войну предателям Родины. Большевиков за врагов я не считаю, это лишь несчастные обманутые люди. Если же я борюсь с ними, то лишь потому, что вслед за ними мы увидим немецкие каски. Большевики — это немецкий авангард. Тяжелый будет год и тяжелая борьба. Наверное, многие из вас падут в этой борьбе, может быть, погибну и я, — но я верю в то, что Россия снова будет великой, могучей».

Корнилов собрался уходить, но его попросили остаться. Оказывается, ожидая командующего, офицеры пригласили городского фотографа и сейчас попросили Корнилова сфотографироваться с ними. Этот снимок (последний прижизненный снимок Корнилова) сохранился. В тесной, заставленной металлическими кроватями комнате столпилось множество людей. На первом плане — Корнилов. Он одет в длинное бесформенное пальто с меховым воротником, на голове — высокая барашковая папаха. Лицо его усталое и спокойное.

В начале января стало ясно, что большевики готовят генеральное наступление. Красное командование намеревалось вбить клин между территорией Дона и Украиной, где у власти находилась Центральная рада. Красные продвигались от Харькова и Луганска через Лозовую и Синельниково в направлении Новочеркасска и Ростова. 10 января штаб Добровольческой армии перебрался в Ростов. Сюда же переехала и семья командующего. Жена и дети Корнилова поселились в одноэтажном каменном доме на Ермаковском проспекте, сам же Корнилов большую часть времени проводил в помещении штаба.

Разместился штаб в особняке миллионера Парамонова на Пушкинской улице. Здание было недостроено, во многих комнатах еще не было обоев, мебель была самой разномастной. Генерал А.П. Богаевский вспоминал: «Большой дом Парамонова кипел жизнью как улей. С утра и до поздней ночи там шла нервная, лихорадочная работа, происходили совещания, приходила масса офицеров всяких чинов, сновали ординарцы с донесениями и приказами. Кроме генералов Алексеева и Корнилова, я встречал там генералов Деникина, Лукомского и многих других. Печать тревоги и тяжелой грусти лежала на всех лицах: не слышно было шутки и смеха и громкого разговора…»