Книга Джин с Толиком - Анатолий Горбов

* * *

Запоздавшая зима, растеряв снег по дороге, с охапкой морозов явилась уже в самом конце декабря. На первых порах это было красиво – по-зимнему сиротливые, без листьев, ветви, залитые хрусталем. Словно в сказке, сверкали они огнями, преломляя любой свет – искусственный или природный. Но, как и любая сказка, длилось это совсем не долго, и уж совсем не сказочным был финал этого сумасшедшего превращения – обледенение достигло своей критической точки, и деревья стали падать.

Сначала они издавали громкий настораживающий треск при малейшем дуновении ветерка. Потом с мертвым и сухим хрустом валились тяжелые ветки – стволы уставших деревьев не могли больше их удерживать и роняли, блестя замерзшими слезами от корней до кроны. Затем стали падать пожилые и нездоровые деревья. Как погибшие в строю, они падали так же прямо, как и стояли. Практически не оставляя после себя пеньков, уходили из этого мира, уже без сознания круша стоявшие под ними автомобили и со свистом разрывая электрические провода.

Некоторые провода обходились без падающих деревьев – они и так стали вчетверо тяжелее своего веса – и рвались, рвались в истонченных местах и в местах креплений. И было странно смотреть, как из мертвого металла, растянутого в тонкую многокилометровую проволоку и укутанного в сухой и бездушный пластик, синими агонизирующими молниями уходит единственный атрибут активности и жизни – электрический ток.

И вслед за его уходом умирали окна целых кварталов и районов.

После этого, видимо, чтобы соблюсти закон сохранения – энергии ли, жизни ли, – за потухшими окнами загорались свечи, прогоняя своим неровным желтым мерцанием мороки, оставленные телевидением и компьютерами.

Люди садились поближе друг к другу и, смирившись со стихией, и даже втайне немного благодарные ей, начинали разговаривать – о себе, о жизни. О главном.

Сейчас можно было, превратившись в отсветах свечей в Героев и Красавиц, которыми никогда не были, предаться неспешной, и оттого очень содержательной любви. Или, капая на руки воском, листать давно желанную книгу. Или же, смотря на горящий фитиль, признаться себе в чем-то неприятном, но очень важном, и принять решение начать жизнь заново…

Сказка, начавшись с необычайно красивых «деревьев в хрустале», не закончилась – она ушла в души людей, и каждый сам выбрал, как с ней поступить. Но правы оказались лишь те, кто поселил ее у себя надолго…

Эпилог

Судьба никогда не отворяет одной двери, не захлопнув прежде другой.

Виктор Гюго, «Человек, который смеется»

Эта история не была бы полной, если бы не заканчивалась началом другой истории.

Снег пошел накануне Нового года, вечером. Он падал величественными хлопьями, неспешно и грациозно. Загипнотизированный невиданным чудом, Джин вертел башкой на подоконнике, и пытался ловить снежинки. Этим он и привлек мое внимание, довольно громко стукнув лапами по стеклу, но так и не добравшись до очередной белой гостьи с неба.

Я подошел забрать его от нервного зрелища и ублажить чем-нибудь вкусным – такое отвлечение всегда срабатывало. Но, взяв кота на руки, увидел веселую суету в парке: там мерцали гирлянды, играла музыка, ходили переодетые в сказочных героев люди. И мне захотелось туда, к ним. К белоснежному покрывалу из свежайших хлопьев, к веселым лешим и кикиморам.

Снег продолжал падать, с щедростью одаривая все окружающие предметы и здания сказочной составляющей. Луны видно не было – наверное, из-за низкой плотной облачности, из которой снег и сыпался.

«Лягушатник», летний открытый бассейн, детский и неглубокий, из которого почему-то осенью не слили воду, теперь прочно замерзшую, окружили торговыми палатками, стилизованными под сказочные лесные завалы всякими корягами и пластиковой паутиной. В завалах этих сидели ряженые черти и чертовки и продавали всякую всячину, в основном – съедобную. Молодых раскрасневшихся девчонок в темных пушистых шубках, с острыми рожками и роскошными хвостами не портили даже не очень симпатичные накладные пятачки.

По аллеям парка бродили колдуны и прочая нечисть. Они хихикали и приставали к довольным прохожим, за спины которых испуганно жалась молодая поросль, которую злодеи и выпрашивали у родителей по сходной цене. Но сильно не перебарщивали – никто из малышей не плакал, зато все они клятвенно обещали родителям впредь слушаться, лишь бы их не отдали бабе Яге или деду Ёжке. После чего дружно топали к центру парка, где была сооружена сцена, и вовсю гремело представление.

Я тоже подошел к сцене и, не сдерживая светлой праздничной улыбки, рвущейся из души на волю, рассеяно смотрел на разворачивающееся действо. Похоже, там все уже двигалось к концу, ибо добро вовсю побеждало невзрачное зло, ничуть не стесняясь быть не очень гуманным. Зло оказалось с юмором, и шутило до последнего.

Впереди меня, время от времени заливаясь смехом, стояли две девушки с мальчишкой лет семи-восьми. Взгляд мой упал на девушку слева, блондинку с аккуратным каре, которое прикрывал белый берет, изрядно припорошенный снегом.

Она немного напомнила мне ту Настю, с которой я так и не познакомился и чей портрет в деревянной рамке висел в новой квартире, аккурат над Густавом Беккером. Правда, та Настя была чуть повыше, и волосы у нее были гораздо длиннее.

Настроение затуманилось легким сожалением о своей теперешней холостяцкой жизни, где-то на задворках памяти мелькнула Ирка, но тут же исчезла, а грустное послевкусие осталось, постепенно тая в лучах неистребимого предчувствия любви. Я снова взглянул на сцену поверх берета, и подумал:

«Хорошо бы, вот прямо сейчас, влюбиться в эту девушку, да чтобы она оказалась именно той – настоящей, моей половинкой».

Девушка неожиданно развернулась ко мне и, хлопая заснеженными ресницами, удивленно спросила:

– Простите, что вы сказали? Влюбиться в меня? Я – та самая… половинка?..

Последнее слово она не произнесла, а лишь обозначила, уже изрядно побледнев и начав заваливаться вперед. Мне только и осталось, что подхватить ее на руки, не соображая толком, что происходит.

Очень трудно было понять, что же больше меня поразило – тот факт, что девушка, похоже, услышала мои мысли, причем, скорее всего, благодаря все той же синестезии (то есть прав был все-таки Гуру насчет людей-бандюго, или как там нас теперь называть!). Или то, что девушка, со всей своей голубоглазой бесконечностью, оказалась Настей!

Постриженная, с другим макияжем и без каблуков, но это была именно та девушка, которую я впервые в своей жизни увидел в пятницу, тринадцатого ноября, в кафе «У рыцаря»!

Дальше все происходило, как в тумане. Я нес Настю на руках, рядом со мной порхала ее взволнованная подружка с мальчиком, а я их успокаивал, что это простой обморок, и сейчас все пройдет…

Мы шли по тропинке, изрядно присыпанной снегом, по направлению к моему дому. Лешие и кикиморы, черти и колдуны шарахались от нас в стороны, а в парке, вытесняя меня в свою сказочную реальность и растворяя реальность существующую, звучала волшебная песня «Старого Примуса»: