Книга Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье - Дженни Нордберг

Помогая быстрому потоку речи живой жестикуляцией, демонстрируя уцелевшие передние зубы, свекровь Азиты рассказывает, как она управляет всем домом:

– Если бы не я, никто бы ничего не смог! Да, я не могу выходить из дома. Я должна оставаться здесь и заботиться о моем сыне и моем внуке. А моему сыну нужно работать на плантации за домом.

Будучи самой старшей из ныне живущих членов семьи, она привыкла раздавать всем советы, как и что нужно делать. А сколько же ей на самом деле лет?

– Семьдесят или восемьдесят. Я, в общем-то, не знаю.

Ее сын выдвигает другую версию:

– Ей то ли 85, то ли 90.

В любом случае она на данный момент, как полагают, – главная долгожительница деревни. Поскольку дело мужчин – ухаживать за животными, под ее управлением находятся женщины, которые ведут домашнее хозяйство. Некоторые ее внучки на пару часов в день уходят на занятия в школу, но помимо этого, никому из них не разрешается выходить из дома.

Она любит Азиту.

Свекровь повторяет это снова и снова с огромной убежденностью. Ее старший сын это подтверждает: да, Азита – великая гордость семьи. Теперь они известны в деревне как «семья мужа» Азиты – могущественного политика из Кабула. Люди стали обращаться с ними с бо́льшим уважением и восхищением. Все семейство, конечно, печалит тот факт, что Азита с ними больше не живет, но они прекрасно понимают, что у нее есть более важные занятия. Они всегда знали, что ее судьба – творить великие дела. Они надеются, что когда-нибудь она вернется к ним вместе со своими дочерями. Да, ее мужу тяжело вести полную стрессов жизнь в Кабуле, но они понимают, что это великодушная жертва с его стороны. Одни и те же утверждения раздаются в ответ на почти любой заданный нами вопрос, а потом нас ведет на экскурсию по скромным семейным владениям деверь Азиты, который чувствует, что престарелую мать лучше больше не волновать: они оба согласны в том, что своим успехом Азита обязана мужу.

Позднее мы выбираемся на узкую дорогу, ведущую обратно к городу, и проезжаем мимо маленькой девочки, которая в одиночестве бредет по дороге. Она боса и, кажется, не способна идти по прямой, ее маленькая фигурка неуверенно петляет взад-вперед по обочине. Бретельки на ее плечах развязались, и платье спадает с нагого туловища. Водитель крутит пальцем у виска: мол, «больная головой». Всем безразлично и то, как она одета, и то, что она гуляет сама по себе. Она никогда ни за кого не выйдет замуж.

– А ключи-то, ключи вы видели? – спрашивает брат Азиты, когда мы встречаемся с ним в трейлере, в котором он живет, работая в спонсируемом USAID проекте по «обращению» жителей этой провинции, симпатизирующих Талибану, с помощью выплат наличными.

Он испускает басовитый смешок.

Эти ключи были тем самым центром, вокруг которого много лет вращалась жизнь его сестры. Она даже стакан воды не могла выпить, не то что поесть, без доступа к этим ключам, а доступ появлялся только с разрешения свекрови. Говоря об этом, брат Азиты начинал злиться. Именно он навещал Азиту каждую пятницу. Дорога до ее нового дома занимала час, если идти пешком, и 45 минут, если ехать на осле. А когда ему было 10 лет, он пытался бросить вызов своему зятю, отказываясь уходить домой, чтобы его сестре не сделали снова больно. Когда ему исполнилось двенадцать, он стал проводить ночь в деревне, чтобы видеться с сестрой два дня подряд.

– Вы и впрямь решили, что они бедны?

Он прищелкивает языком, выслушав мой отчет о посещении деревни:

– У этой семьи есть и деньги, и земля! Но деревенские живут именно так.

Улыбаясь и демонстрируя в улыбке все зубы, он становится очень похож на Азиту. Его глаза блестят точно так же, а голос всего на октаву-другую ниже, чем у нее. И так же, как сестра, беглый английский он освоил самоучкой. Ему 24 года, и он единственный сын своих родителей. Но он с ними не разговаривает: он женился на пуштунке, которую родители не одобрили. И детей он тоже не хочет. А с чего бы ему хотеть детей, в таком-то обществе, с его невозможными правилами, по которым положено жить как мужчинам, так и женщинам? – спрашивает он меня.

Сын не сумел угодить своим родителям, как его сестры, – все наоборот. Еще до женитьбы он отверг продиктованный отцом карьерный путь, отказавшись стать муллой. В период правления Талибана мальчики были обязаны учиться под началом религиозных лидеров, и брат Азиты считает эти годы потраченными впустую. Его отец был разочарован: путь к будущему с каким-никаким общественным признанием лежит только через изучение ислама, говорил он сыну. Это помогло бы не только ему, но и всей семье, убеждал отец. Так между ними пролегла трещина, которая в годы после ухода Талибана лишь расходилась все шире и шире.

Он ожидал большего от такого образованного человека, как его отец. Но, может быть, война надломила этого мужчину, изменив его навсегда? В молодости отец был идеалистом, жаждал засучить рукава и изменить мир, но получил жестокий удар. Говорят, в те годы он был «наибольшим либералом из всех». Брат Азиты, нимало не смущаясь, говорит о том, что я уже некоторое время подозревала:

– Все здесь знают, что он был коммунистом. Это не тайна. Сегодня он просто говорит, что это, мол, дело прошлое, увлечение юности.

Вступление отца Азиты в партию в те времена объясняет, как ему удалось получить работу в университете и почему его дочь училась в элитной школе. А также, почему впоследствии его библиотеку сожгли, а семейству пришлось спасаться из Кабула бегством. Именно по этой причине Азита не особенно хочет вовлекать отца в свои политические дела: он был союзником прежних иностранцев, а их не одобряют новые, союзником которых теперь выступает она. Да и ее афганские избиратели тоже.

Это делает их жизненные пути зловеще похожими и, пожалуй, типичными для многих афганцев этих двух военных поколений.

Азита – такой же «коллаборационист», каким был в свое время ее отец. Местных «коммунистов» считали теми, кто продал свою страну русским, – аналогично тому, как Азита вошла в поддерживаемое иностранцами правительство. Ее отец отдал свое доверие и лояльность тем, кто обещал реформировать его страну; он поставил на это всё. Когда этим идеям «перекрыли кислород» и иностранцы ушли, когда жизнь его семьи разбилась вдребезги, его переполнило сожаление и недоверие.

– Она точь-в-точь такая же, как он, – говорит брат Азиты, словно подкрепляя ход моих мыслей. – Она дочь своего отца. Она всегда делала все, что могла, чтобы заставить его гордиться ею.

И точно так же, как разочаровался отец, разочаруется и она, предсказывает ее брат. Собираясь в столицу, он надевает джинсы и кожаную куртку. Здесь он неизменно носит струящийся белый перан тонбан, который терпеть не может, а в Бадгисе такой наряд вызвал бы много удивленных взглядов и даже был бы рискованным. По его мнению, Афганистан ждут темные времена.

– Когда-то поднятие афганского флага вызывало слезы на моих глазах. Но вы просто посмотрите на ситуацию моей сестры – на эту политическую игру. Интернационалисты тоже ведут с нами свои игры. Когда они уйдут, здесь будет гражданская война, сразу после той короткой мирной передышки, которая у нас была и кончилась.