Книга Молния Господня - Ольга Михайлова

"В основе колдовства лежит вера в дьявола. Будучи достаточно сильной, она способна придать силу злому воображению и, посредством её один человек может повредить другому, не опасаясь быть открытым, оно дает возможность человеку убить и изувечить своего врага, не будучи близ него, так что тот не в состоянии будет защитить себя". Слышал, Элиа? Ещё бы! Безнаказанность убийцы и беззащитность жертвы. Идеальное соотношение обстоятельств, все века привлекавшее пристальное внимание негодяев всех мастей. А это что он пишет? Послушай-ка. "Особенно сильный яд, используемый в колдовстве, есть менструальная кровь. Если женщина держит тряпицу, пропитанную менструальной кровью, в лучах молодой луны в течение ночи и в лучах солнца в течение дня, она получит могущественную субстанцию, притягивающую "magnes salis". Женщины достигают большего в дьявольских опытах, ибо они более порывисты, более непримиримы в своем желании отомстить, более склонны к зависти и ненависти". Это фрагмент "De Virtute Imaginationae". А впечатление, что это аллюзия на "Молот ведьм". Или плагиат. Однако, боюсь, что на сей раз мы добрались до подлинного сатанизма. Столкнуться придется с мироправителем тьмы века сего, духом злобы поднебесным. Я начинаю бояться за Салуццо. Надо увеличить число наблюдающих вдвое.

- Ты серьёзно? Эти толстые потаскухи?

- А ты, кого, собственно, среди адептов дьявола хотел встретить? Святых отцов, что ли? Нормальных и здоровых там не будет. Некоторая ущербность, если не сказать, ублюдочность, причём, как умственная, так и телесная, представляется мне в подобных случаях неизбежной и даже обязательной, ибо "преодоление мрачного аскетизма", как выразился милый Марио Дамиани, почему-то всегда наделяет человека некоторой толикой лучистого поросизма, или лучше сказать, лучезарного свинства...

Ближайшей ночью денунциантам пришлось разделиться. Донна Теофрания ближе к полуночи, укутанная в шубу, отнесла содержимое чана, перелитое ею в кувшин, в старую заброшенную часовню, полуразрушенным остовом возвышавшуюся на руинах старого монастыря бенедиктинок. Там же наблюдателями Трибунала были замечены ещё три женщины, которых осторожно проводили по домам. К утру инквизитору и прокурору стали известны три имени, при упоминании которых Элиа передернуло. В лавке, принадлежащей одной из этих женщин, донны Джанмарии Леттино, считавшейся доброй католичкой, его сестра неизменно покупала муку. Всё бы ничего, но две прочие... Услышав имена донны Бьянки Гвичелли и донны Делии Фриско, Элиа дважды переспросил Салуццо, и чертыхнулся, а Джеронимо расхохотался, захлопав в ладоши, потом и вовсе свалился на тахту, давясь хохотом. Леваро все ещё не мог прийти в себя, хоть и пытался сделать вид, что не слишком шокирован...

- Я больше ничему не удивлюсь. Даже - если увижу среди этих ведьм судью Чинери.

Джеронимо, всё ещё смеясь, покачал головой.

- Нет, Элиа. Думаю, что старого подагрика мы там не увидим. Там будет кто-нибудь покрепче... Интересно, на какой день намечено Бдение? Хотелось бы взглянуть. Куда эти ведьмы полетят? К беневентскому дубу? Почему они интересовались висельником? Собираются извлечь эту загадочную мумию?

Ответ на один из этих вопросов был получен незамедлительно. Тимотео Бари подслушал разговор донны Теофрании с синьорой Фриско. Встреча была назначена на вечер пятницы. Элиа и Джеронимо переглянулись. "Есть ли в часовне, где спрятаться?" "Только на хорах, оттуда можно и вылезти через окно на конёк крыши, пройти по остаткам стены и спуститься у оврага". "Ну что же..."

- А ты знаешь, Элиа, - проронил Джеронимо, когда они направлялись домой из Трибунала, - в твоём замечании о донне Лауре: "уцелей она даже от "веселых волчат" - блуд всё равно привёл бы её в зубы дьявола" - смысл немалый. Донна Мирелли сказала, что слышала разговор Лотиано, описывающей вечера у мессира Траппано Гвичелли. Думаю, эта бледная бесноватая особа вполне могла бы быть следующей, после твоей пассии, жертвой дружков Траппано, не вылови я их с подачи донны Альбины. Но и обратное верно. Уцелей твоя Лаура от тесака братца - она оказалась бы в этой компании.

Элиа молча кивнул. Он и сам давно это понял.

После казни на площади перед магистратом разбойника Минорино - в ночь на пятницу его труп исчез с виселицы. Осведомившись у Чинери, выяснили, что родственники с просьбой выдать тело не обращались. "Куда оно делось?"

Старый подагрик только развёл руками.

* * *

Запах в часовне был мерзостен. Леваро сморщился. Они пришли засветло, но попали в смрадную темноту, и ощупью осторожно пробрались на хоры. От невероятного смешения едких испарений, сырости, плесени, угара, щелочи, смолы и жженой травы ломило в висках и першило в горле. Светильник из зеленоватой бронзы, свисавший с потолка, давал лишь самое скудное освещение. Постепенно, под покровом темноты, собирались женщины, очертания лиц и фигур которых тонули в полумраке, царившем в углах под сводами. Они говорили полушёпотом, порой давясь от истеричного смеха и тихих реплик, жеманно и похотливо покачивались.

Неожиданно где-то в алтарном затемнении раздался утробный голос, услышав который, все приступили ближе к треножнику. "Ты надоел нам, Иисус, надоела твоя бессмысленная непорочность и жестокий аскетизм! Продолжай лгать: "Надейтесь, терпите, страдайте, ваши души будут счастливы на небесах"! Но мы хотим благ на земле и не верим в твои обещания! Ты заставляешь несчастного человека корчиться от стыда за каждое пережитое наслаждение, но что ты предлагаешь взамен? Нищету вместо богатства? Ничтожество вместо величия? Аскетизм вместо удовольствия? Нам надоело безжалостное целомудрие и бесчеловечное воздержание!"

Из темноты алтаря показался говоривший это человек. Он был подпоясан по голому телу кожаным поясом с огромной медной пряжкой. Высокого роста, он был сложен непропорционально, ноги были толсты и коротки, плечи широки, но покаты. Скошенный лоб перетекал в тупой короткий нос с торчащими наружу ноздрями, черты лица были топорными, а маленькие блестящие глаза напомнили Леваро глаза пса Салуццо - Сковолино.

- Кто этот негодяй? - глаза Джеронимо почернели.

Элиа мог только развести руками. Скрестив руки на груди, мужчина извергал новые оскорбления на Христа, надсаживаясь, осыпал его изощрёнными ругательствами. На его кривых, покрытых черными волосами ногах, на отвислом большом животе и пухлых щеках все отчётливей бисерились капли пота. Дыбилась плоть. Он обернулся лицом к алтарю. И тут обнаружились поразительной формы ягодицы - округлые и неимоверно пухлые, словно два огромных круга сливочного пористого сыра. Леваро замер с открытым ртом, и лишь несколько минут спустя смог прийти в себя от изумления.

- Интересно, зачем он к заднице сыр привязал? - прошептал над ухом Джеронимо Элиа. - Или это свернутая перина? На чём она держится? Однако, зря он нагишом-то... чай, не июль на дворе. Глянь-глянь, как он крутит-то ею, будто своей собственной... Как же он её привязал-то? Это замечание Элиа вывело инквизитора из состояния заторможенности. "Ну что ты, Элиа. Ничего он не привязывал. Это его задница и есть" "Смеёшься?..." "Почему, Господи?!" "Да разве такие задницы бывают в природе?" Джеронимо поглядел на Леваро, но ничего не ответил. Он и рассмеялся бы - да не было сил.