Книга В августе жену знать не желаю - Акилле Кампаниле

— А кто такой Жюв? — не отставал малыш.

— Мой смертельный враг, — проговорил Фантомас. — Не перебивай, когда я разговариваю. — Он повернулся к Джедеоне и снова начал: — Да, я приобрел этот домик. Тут как в раю.

— Я думаю!

— Здесь живет и Максим Горький. Был проездом Бернард Шоу.

Вошла горничная.

— Звонит кто-то непонятный, — сказала она Фантомасу.

— Хорошо, — ответил тот, — скажите, что сейчас приду.

Он вышел; послышался его голос, который спокойно говорил по телефону:

— Алло? Жюв, я узнаю тебя. Снова ты с носом. — (Пауза.) — Я не достанусь тебе живым. — (Пауза.) — Наш смертельный поединок… алло, алло… Ты слышишь меня, проклятый?.. Наш смертельный поединок близится к концу, но в моем пистолете всегда найдется пуля для тебя.

Фантомас вернулся в гостиную.

— Ни минуты покоя, — сказал он, начиная разбирать корреспонденцию; на каждом письме дьявольская усмешка кривила ему губы.

— Анонимки? — спросила жена, не поднимая головы от штопки.

— Да, — ответил Фантомас, аккуратно складывая письма. — Отвечу завтра.

— Но как же?.. — воскликнул гость.

Фантомас предвосхитил вопрос.

— Я знаю, от кого они, — сказал он. — Это проклятый Жюв, хитрый комиссар, он пишет мне каждый день.

Дама посмотрела на свет черную майку, ища другие дырки.

— Ты был вчера, — спросила она, — у Бальбис?

— Не успел.

— Боже мой, что они подумают!

— Я сегодня же зайду в привратницкую, оставлю угрожающую записку.

Фантомас повернулся к одному из своих карапузов, возившемуся рядом со столиком, и крикнул ему:

— Оставь стилет, а то получишь по затылку.

Он засунул оружие себе в чулок и, поскольку жена штопку закончила, надел майку. Потом закричал:

— А где мой перстень с отравой в оправе? Я оставил его на столе. Проклятие! Ассунта! Ассунта!

Ассунта, служанка, клялась и божилась, что ничего не трогала. Наконец обнаружилось, что один из малышей в углу гостиной отравленным перстнем играл в пристенок. Фантомас надел кольцо себе на палец.

— Когда тебя ждать к ужину? — спросила у него жена, застегивая майку на плечах.

— Не знаю точно. У меня на сегодня много дел. Будет преследование на крышах, которое займет не меньше часа. Потом у меня бегство через канализационную трубу. Такая скука! Совершенно не хочется! Во второй половине дня, как я полагаю, Жюв намерен меня усыпить. В общем, если к половине восьмого меня не будет, можете садиться за стол.

С улицы послышался голос:

— Фантомас, ты готов?

— Иду, иду! — закричал Фантомас. И добавил сквозь зубы: — Проклятый Жюв! Все время боится опоздать.

— На этот раз, — послышался голос с улицы, — тебе от меня не уйти. Пришел твой последний час!

Фантомас с трудом произвел сатанинский хохот и ответил:

— Это мы еще посмотрим, пес! Я дорого продам свою шкуру!

Он протянул руку Джедеоне, торопливо пробормотав:

— Надеюсь, еще увидимся.

И убежал; жена прокричала ему вдогонку:

— Закрой как следует себе лицо маской.

На улице послышалось несколько револьверных выстрелов, не достигших цели; потом наступила тишина, а в гостиную, между тем входил уже одетый Мистерьё, который не торопился с туалетом; войдя, он спросил у нашего друга:

— Итак, чем могу быть полезен?

В то утро в пансионате был большой праздник. День рождения синьора Джанни Джанни, и все, за исключением силача-гренадера, сделали ему подарки и поднесли цветы. Джанни Джанни, со своей стороны, угостил всех вермутом в саду; так что «Бдительный дозор» был бы местом веселья, если бы печальным контрастом этому не служили горестные вздохи Ланцилло и супругов Суарес, а также слезы веселых купальщиц из Майами.

Джанни Джанни был в ударе. Он всех оглушил своей игрой на гостиничной трубе, закусил и даже под всеобщие аплодисменты отплясал бешеную сарабанду с упиравшимся Арокле. Потом взглянул на часы и посерьезнел.

— В эту минуту, — сказал он во внезапно наступившей тишине, — ровно семьдесят лет назад я появился на свет.

— Многая лета! — закричали вокруг.

Джанни Джанни не ответил, сунул часы в карман и сказал потухшим голосом:

— Счет.

Арокле прибежал со счетом за пятнадцать дней проживания старика в гостинице.

— А зачем вам? — спросил кто-то. — Вы уезжаете?

Джанни Джанни не ответил. Он внимательно изучил цифры и заплатил до последнего цента.

Потом подозвал Арокле и сказал:

— Держи.

И сунул ему в руку пол-лиры. После чего старик попросил врача, который был среди отдыхающих, проверить ему пульс.

— В полнейшем порядке, — сказал врач.

Джанни Джанни попросил прослушать его со всех сторон и, когда узнал, что со здоровьем у него все прекрасно, воскликнул:

— Проклятье!

Все молчали, ожидая разъяснений. Наконец, старик, по просьбе окружающих, рассказал следующее:

— Десять лет назад я получил небольшое наследство. Поскольку я на свете один-одинешенек, я решил все его проесть. Но, заботясь о завтрашнем дне, я разложил все так, чтобы денег мне хватило ровно до последнего дня моей жизни, и при этом не осталось ни одной непотраченной лиры. Я рассчитал, что проживу не дольше семидесяти лет; полученные деньги я распределил ровно до этого возраста, и так, день за днем, я потратил все состояние.

На некоторое время Джанни Джанни умолк, глядя в пустоту; потом закончил:

— Как видите, мой расчет оказался самонадеян: семьдесят лет мне наступило, деньги кончились…

— А вы все еще живы! — с тоской воскликнули слушатели, проникаясь душевной драмой старика.

Старик покачал головой и повторил угасшим голосом:

— А я все еще жив.

— Но почему же вы не оставили себе про запас?

— Почему? Да потому что если бы я умер раньше, эти деньги пропали бы зря. А я хотел попользоваться ими всеми. Но, повторяю, — конец денег и конец жизни не совпали, как я надеялся.

Джанни Джанни встал.

— Что мне теперь делать? — сказал он. — Куда мне идти? Что я буду есть завтра? Ничего я не знаю.

Он положил трубу, взял узелок со своими вещами, который носильщик снес вниз; пожал руку гостиничной прислуге, пришедшую проститься с ним у дверей коридора; поклонился бывшим товарищам по пансионату и медленно поплелся к выходу.

У выхода, порывшись в кармане, он обнаружил монету в десять центов. Вернулся.