Книга Звездун - Эндрю Холмс

Мне кажется, что, повесив трубку, я подписала ему смертный приговор.

Загадочная Блондинка встала, подошла к Саманте и обняла разрыдавшуюся женщину, понимая, что она уничтожила жизнь не Феликса, а свою собственную.

— Это еще что за херня? — спрашиваю я снова, глядя на Брайана, который поражен ничуть не меньше моего. А может, даже больше. Ведь ему только что пришлось услышать, как его кумир облажался, исполняя собственную песню. Правду говорят, не следует стремиться к встрече со своими героями.

Феликс мне не отвечает, он даже не смотрит на Брайана, хотя обе пушки по-прежнему нацелены на него.«Он кричит в телефон, несмотря на то, что там уже явно повесили трубку, кричит:

— Нет, не надо, пожалуйста!.. Алло, алло! Сэм?!

Сейчас певец смотрит на меня широко распахнутыми от тревоги глазами, рука с трубкой застыла в воздухе. Погруженный в кожаные глубины белого дивана, он выглядит совсем маленьким.

— Пожалуйста, — наконец произносит он, успокаивающим жестом протягивая вперед руки. — Пожалуйста, не волнуйтесь. Она повесила трубку.

— Потому что ты дерьмово пел!

Забывшись, Феликс кричит:

— Я был в стрессовой ситуации! Он держал меня под дулом пистолета, твою мать! Гребаный Нат Кинг Коул не смог бы спеть в таких условиях!

— Не кричи на меня! — ору я в ответ. Я чувствую, что стоящему сзади меня Брайану тоже не удается сохранить спокойствие в накаленной эмоциями обстановке. Уголком глаза вижу, что пушки подрагивают.

Феликс тоже это замечает, его взгляд мечется от вооруженного Брайана ко мне. Он снова протягивает вперед руки, пытаясь нас успокоить.

— Мне очень жаль, — тихо произносит он, обращаясь ко мне, но глядя на Брайана.

А уж как мне жаль!

Вначале он пустил насмарку мое появление в шоу «Счастливый понедельник» из-за того, что чересчур выпендривался в поисках внимания и нарушил все временные рамки передачи, а теперь он спел серенаду моей жене голосом полузадушенного кота. Может, он и мастак собирать полные стадионы поклонников, размахивающих горящими зажигалками, однако мой брак ему спасти не удалось. Полнейший провал, твою мать.

— Пристрели его, — командую я Брайану, стоящему рядом.

Конечно, на самом деле я не произношу этих слов. Однако мне вдруг приходит в голову, что я мог бы, если бы захотел. И если бы я так сказал, Брайан, вероятно, послушался бы.

До меня доходит, что в комнате произошла смена власти, три ступени эволюционного развития (я упоминал про них раньше) тоже изменились. Теперь — по крайней мере здесь — сила в моих руках, меня слушают, и я защищен.

Я — новый Феликс.

В этот миг я не только чувствую то, что все время чувствует Феликс, но и понимаю, что наконец-то нашел ответ, в поисках которого пришел сюда, вот оно — это ощущение. Прекрасное ощущение.

Уж такой я везунчик, что мне недолго удается наслаждаться. Хотя и достаточно, чтобы тосковать по нему потом, когда оно исчезнет.

Потому что Брайан выбрал именно эту самую минуту, чтобы открыть наконец причину своего визита в дом певца.

Он делает шаг вправо, мы с Феликсом оба поворачиваем головы вслед за ним. Смотрим, как он вначале бросает собственный пистолет на диван, а затем медленно поднимает револьвер моего отца к голове.

Феликс наклоняется и хватает с дивана пушку Брайана.

— Господи, — произносит певец с оружием в руках, — да он же… он игрушечный!

Вот тебе и солидарность психов, мрачно думаю я. Он, оказывается, вовсе и не помогал мне, ему просто нужно было получить настоящее оружие. Ему хотелось получить настоящее оружие, потому что он собирается покончить здесь самоубийством. Ясное дело, пустить пулю в голову намного легче, чем осуществить задуманное им ранее, — вскрытие вен или, может, передозировка. Он бы связал Феликса и заставил его смотреть на то, как его преследователь лишает себя жизни. Но этим планам не суждено было сбыться, потому что появился я — еще один вооруженный псих, — одновременно нарушив и ускорив исполнение его замысла. Очередной дурацкий промах Кристофера Сьюэлла.

Теперь Брайан стоит перед нами, держа револьвер у виска, как Роберт де Ниро в фильме «Охотник на оленей». Почти совсем как я недавней ночью. Только я подносил оружие к виску, чтобы понять, на что это похоже; Брайан же не шутит, об этом говорит пустота в его глазах.

— Брайан, — говорю я, протягивая к нему руку, — Брайан, не надо.

Я не вижу, чтобы его палец нажимал на спусковой крючок, белея от усилия, как обычно в таких случаях. Просто у меня ощущение, что он вот-вот это сделает.

А еще он крепко зажмуривает глаза и издает тихий всхлип.

Я бросаюсь к нему и вижу, как боек револьвера отходит назад, а потом устремляется вперед, вижу свою собственную руку, тянущуюся к оружию, которая резко отдергивается, когда боек начинает движение вперед.

Отец оказался не таким уж и непогрешимым. На каком-то этапе он забыл что-то почистить или как следует проверить. Или, может, он все сделал правильно, да патрон был слишком старым или холостым. В общем, револьвер не стреляет. Вообще. Боек только щелкает. С тем же успехом Брайан мог воспользоваться собственной игрушкой.

Но его уже не остановить. Едва я успеваю подумать: «Слава Богу, можно вздохнуть спокойно!», как он вновь спускает курок, барабан револьвера вращается… Неужели и на этот раз осечка? Разве мог отец хранить в обувной коробке только холостые патроны? Сомневаюсь, поэтому я хватаю револьвер, стараюсь его отнять, повторяя при этом:

— Не надо, Брайан!

— Оставь меня в покое! — кричит он и пытается выдернуть пушку из моих рук, которые мертвой хваткой вцепились в рукоять оружия; под нашими крепко сжатыми пальцами петля для ремешка болтается, словно сошедший с ума метроном.

Неожиданно подскакивает Феликс, его руки тоже вступают в борьбу. А он сильный парень, сейчас видно, как напрягаются его знаменитые грудные мышцы, когда он тянет оружие к себе. Мы все трое с рычанием пытаемся отобрать друг у друга револьвер, а в следующую секунду певец уже между нами, стиснут нашими телами.

И тут раздается выстрел. Как и следовало ожидать.

На этот раз — не холостой. Звук выстрела слегка приглушен нашими телами, но все же в комнате он такой реальный и громкий.

Борьба прекращается. Мы замираем, понимая, что в кого-то из нас попала пуля. Не могла не попасть. Револьвер держали так, что промахнуться было нельзя.

Я думаю: «Может, она попала в меня. Может, именно это ощущаешь, когда в тебя стреляют: оцепенение. Через миг мое тело взорвется от боли, когда центральная нервная система почувствует серьезность ранения».

И тут Феликс делает шаг назад от нашей маленькой группы.

Смешно, всю жизнь его выбирали первым. Могу поспорить, что он никогда не суетился у кромки школьного футбольного поля, страстно желая, чтобы его не оставили в запасе. На дискотеках ему не приходилось сидеть у стенки только потому, что не нашлось партнерши для последнего, медленного танца, девчонки, которую можно было бы после потискать. Во взрослой жизни публика выбрала его своим кумиром, продюсеры фильма выбрали его для главной роли… Пока он поднимался до самых высот, его все время выбирали первым.