Книга Колокола - Ричард Харвелл

Внезапно он вытянул руку. Я понял, что он хочет, чтобы я вложил в нее свою. Он прижал ее к своему плечу.

— Это хорошо, что мы нашли друг друга, — произнес он. — Этот мир не самое дружественное место, особенно для нас.

Для нас? — подумал я. Но ведь мы не ровня.

— Mio fratello, — продолжил он. — Мне очень жаль, если я обидел тебя той ночью. Это было безрассудно. В своем невежестве ты подумал, что можешь помочь мне. Я уверен, что ты никогда больше не повторишь этой ошибки. Я это вижу… и очень сожалею о своих словах. Понимаешь, в прошлом у меня было много учеников. В конце концов либо они покидали меня, либо я сам выгонял их. Я так и не нашел ни одного, кому бы мог доверять полностью. До тех пор, пока не появился ты. Ты другой.

У меня вспотели руки. Отпустите меня!

— Рано или поздно они все становятся волками. Они хотят иметь то, что имею я. Ты другой. Тебе ничего не нужно, ты хочешь только слушать мое пение. Это так? Есть ли что-нибудь еще, чего ты очень хочешь? Просто скажи мне, и я дам это тебе.

— Ничего, — ответил я. После сегодняшнего вечера я больше не увижу тебя.

Он улыбнулся и крепко сжал мне руку:

— Я так и думал. Знай, ты тоже можешь доверять мне. Я никогда не брошу тебя. Когда я оставлю Вену, ты будешь сопровождать меня. Мы навечно останемся учителем и учеником.

Я пробормотал слова благодарности, и он благосклонно мне улыбнулся.

— Сейчас оставь меня, — сказал он. — Я должен снова стать Орфеем. Еще до того, как закончится последний акт, Вена будет знать, что Орфей возродился.

Я тихо попятился, как нянька от спящего ребенка, которого она боится разбудить, но едва закрыл за собой дверь, как тут же бросился к ближайшему люку.

— Письмо! — крикнул я в темноту. — Письмо!

Николай настоял на том, что именно он будет хранить его, заявив, что ему очень хочется, чтобы его сердце еще раз было согрето столь горячей, как наша, любовью. После моего крика под сцену Ремус извлек на свет бумагу и передал наверх. Теперь она выглядела не совсем по-королевски: один угол был смят, и потные ладони Николая немного смазали восковую печать, которую Ремус поставил несколькими часами раньше. Но все это было не важно. Я бросился в коридор, и никакие сомнения меня больше не мучили.

Кажется, добрая половина Вены толпилась в коридорах. По меньшей мере четыре герцога и один князь обругали меня за то, что я, пробираясь к лестнице, ткнул их локтем в необъятные животы. Я даже услышал, как в них захлюпало вино, как будто приложил к ним ухо. Наконец я добрался до ложи Риша. Дверь была открыта, и несколько человек отталкивали друг друга, пытаясь просунуть голову внутрь, чтобы получить аудиенцию у членов одного из знатнейших семейств Вены.

— Простите меня, — сказал я, отталкивая в сторону мужчину, чья голова находилась на уровне моего локтя.

Следующий мужчина продолжал сопротивляться даже после того, как я наступил ему на ногу. Тогда я оттащил его за фалды. А когда он обернулся, чтобы дать мне отпор, я проскользнул мимо него внутрь.

— Письмо для Амалии… — я едва не подавился ее прежним именем, — Риша.

Последовало неловкое молчание, и я понял, что завопил, наверное, слишком уж громко. Я покраснел. Ко мне повернулись головы не только в ложе, но и во всем театре. Лицо графини Риша, словно холодная луна, обратилось в мою сторону. Амалия тоже повернулась, и мое сердце неистово забилось. Она внимательно посмотрела на меня — этот голос напомнил ей кого-то.

— От Гаэтано Гуаданьи, — сказал я насколько мог тихо.

Взгляд Амалии задержался на мне на мгновение дольше, чем полагалось; затем этот умоляющий взгляд потемнел — слух подвел ее. Она отвернулась и смахнула у слезу рукой.

Графиня Риша нахмурилась, а все находившиеся рядом улыбнулись.

— Дайте его мне, — сказала глава семьи. И протянула три белых пальца, сжатых, как когти у птицы.

— Я могу вложить его исключительно в руку самой госпожи, — продекламировал я, как научил меня Ремус.

Кто-то пробормотал о безрассудстве кастрата.

— Пусть она возьмет сама, — проронил величавый граф Риша, не обращая на меня внимания. — Это всего лишь безобидное восхищение. Кроме того, этот мужчина — солдат без своего меча.

Это вызвало смех в ложе. Даже графиня Риша слегка улыбнулась. Все обратили взгляды на Амалию, которая сидела сложив руки на коленях. Ее голова была слегка повернута в мою сторону.

— Дорогая моя, — прошептал ей на ухо Антон, — ты не можешь отказаться взять эту записку. Возьми ее в знак уважения. Он восхищался, глядя на тебя со сцены.

Она покачала головой:

— Я не хочу.

И раньше, чем я смог возразить, Антон схватил письмо. Повозился с печатью, сломал ее и начал разворачивать бумагу.

— Нет, — произнес я беспомощно. В голове пронеслось: я бросаюсь на него и…

Но Амалия повернулась и вырвала у него из рук письмо. — Это не для вас, — сказала она, что вызвало еще один приступ сдавленного смеха у графа Риша, подхваченный всеми находившимися вокруг него.

Амалия раскрыла письмо и молча начала читать.

Я прочел его раз десять и поэтому мог повторить каждое слово, в нем написанное.

Дорогая Амалия!

Очень важно, чтобы ты не выказала удивления тем, что сейчас прочтешь. Я жив — твой Мозес. Я все еще люблю тебя, и пришел, чтобы тебя забрать, если я все еще нужен тебе. Когда Орфей посмотрит в глаза Эвридике, найди какой-нибудь предлог, чтобы уйти. Я буду ждать тебя у театра.

Скажи всем, что ты находишь это письмо ужасным. Верни его.

Мозес.

Я заметил ее взгляд, устремленный на бумагу. Но последующее ее поведение было весьма необычным. Ей всегда трудно было скрыть бурные чувства, но сейчас на ее лице читалось только замешательство, которое сменилось вспышкой отвращения. А потом досадой. Она сердито взглянула на меня.

— Что все это значит? — спросила она.

Я не был таким совершенным актером, как она, и смог только пожать плечами.

Затем, к моему ужасу, она развернула письмо и показала его всем, кто находился в ложе.

На бумаге ничего не было. Антон взял письмо у нее из рук и осмотрел обе стороны. Его кремовая поверхность была пуста.

— Объясните, что это такое, — приказала графиня Риша.

— Посмотрите на его лицо, — проронил Антон. — Белое, как простыня. Евнух Гуаданьи поражен так же, как и мы.

Я заметил замешательство на лице Амалии, прежде чем она отвернулась от меня. Муж погладил ее по плечу.

— Убирайтесь, — приказала графиня Риша.

И услужливые руки вывели меня вон, словно лишенную жизни бумажную куклу.