Книга Дорога затмения - Челси Куинн Ярбро

— Вы путешественник, вы алхимик, вы отменный рассказчик, вы, по словам Падмири, знаток древних книг и плюс ко всему — музыкант. Не много ли этого для одного человека?

— Я всегда любил музыку, — сказал Сен-Жермен.

— Что вы играли? Что-то западное? Стиль виден, но строя и благозвучия нет, — заявил поэт, насмешливо щурясь.

— Вот как? — Ну погоди же! Сен-Жермену припомнилась залихватская матросская плясовая. — Может быть, вам понравится этот мотив?

Выслушав все, Джаминуйя склонил голову набок.

— Да, это, пожалуй, приятней. Простовато, но мило. Вы знаете что-то еще?

— Если хотите, я вам сыграю что-нибудь из разученного в Китае. — За болтовней Джаминуйи что-то крылось, но что?

— Нет-нет, это уж слишком. В их музыке нет ничего, кроме звяканья и завываний. Играйте свое. — Поэт, сложив на груди руки, замер. На Сен-Жермена он не смотрел.

Сен-Жермен продолжил свои упражнения, одни мелодии он вспоминал, другие лились сами собой, порождаемые переборами пальцев. Наконец отзвучал последний аккорд и инструмент лег на подоконник.

— Вы хотите мне что-то сказать?

— Да, собственно, ничего. Есть, правда, один пустячок, касающийся стихотворного метра. Но это может и подождать. — Напряженный взгляд Джаминуйи говорил об обратном.

— Тогда, быть может, вы присоединитесь ко мне? Я бы хотел прогуляться по саду. — Сен-Жермен выпрямился и одернул камзол. Что бы ни собирался сообщить ему Джаминуйя, лучше, если он сделает это не здесь.

— По саду? Да, там гораздо приятнее. Поэзия — это воистину дыхание естества. И разговор о ней подобает вести, удалившись от рукотворных роскошеств. — Джаминуйя толкнул неприметную дверцу в стене. — Вот вам и выход. Ближайший из всех.

И самый разумный, внутренне усмехнулся, переступая порог, Сен-Жермен.

Раджа Датинуш утратил большую часть богатств своих предков, но никакое золото мира не добавило бы великолепия парку, окружавшему прячущийся в горной ложбине дворец. Город отсюда был совершенно не виден, взор ласкали мощные купы многолетних деревьев и поросшие пышным кустарником, розоватые от закатного солнца холмы.

Поэт глубоко вздохнул.

— Вот аромат, который я предпочел бы любым благовониям, — заявил гораздо громче, чем надо бы, он.

— Восхитительно, — подтвердил Сен-Жермен, пряча ироническую усмешку.

— Сколь прекрасны цветы, к которым мы приближаемся, — провозгласил Джаминуйя, спускаясь по тропке к ручью. — Слушайте, — пробормотал он вполголоса, — мне стало известно, что многие слуги в доме Падмири подкуплены и усилия по меньшей мере одного из шпионов направлены на то, чтобы скомпрометировать вас.

Сен-Жермена новость не взволновала.

— Благодарю. В первое я почти верю. Раджа не может оставить сестру без присмотра. Что до второго, то я — маленький человек. Скомпрометировать меня трудно, да и зачем бы?

Джаминуйя остановился возле разросшегося куста. Его нежно-розовые цветки были поразительно мелкими, однако их одуряющий запах заполнял, казалось, собой всю округу и долетал до небес.

— Посмотрите, какая прелесть. Радже нравятся цветы покрупней. Я же люблю такие вот ноготки за их непритязательность и недолговечность. — Он оглянулся и сквозь зубы добавил: — Вряд ли тут кто-то есть. И все же говорите потише.

Сен-Жермен равнодушно кивнул. Нет, он не думал, что поэт его провоцирует, но на всякий случай спросил:

— Почему вы так беспокоитесь обо мне, Джаминуйя?

Поэт одарил его испытующим взглядом.

— Вам нужен ответ?

— Конечно. — Сен-Жермену понравилась реакция собеседника. Чтобы скрыть это, он повернулся к Джаминуйе спиной, наблюдая, как чудное розовое свечение, заполонившее парк, постепенно делается янтарным.

— Прекрасно. Я вам скажу. — Джаминуйя, судя по тону, был не на шутку рассержен. — Во-первых, вы мне симпатичны. Во-вторых, Падмири — мой друг, и своей неосторожностью вы можете ее подвести. А в-третьих… Тут, правда, речь уже не о вас… — Он снова понизил голос. — Я опасаюсь, что за всем этим стоит Тамазрайши.

Поэт сорвал три цветка, один воткнул в свою шевелюру, а два оставил в руке и двинулся по садовой дорожке.

— Когда три года назад разразилась резня, я чуть не сошел с ума. Я думал, что люди уже не вернутся к своим мирным занятиям и будут жить, истребляя друг друга. Теперь же, когда этот кошмар затевается сызнова, когда кругом расцветают козни и ложь, я делаю все возможное, чтобы предотвратить надвигающуюся беду. Или, по крайней мере, пытаюсь.

Сен-Жермен промолчал. Потом безразлично спросил:

— И… много у вас союзников? Ну, не союзников, так людей, разделяющих ваши взгляды? — Он не сомневался, что таковых практически нет.

Джаминуйя заколебался. Цветы, выскользнув из его руки, упали в траву, но он не обратил на это внимания.

— Пожалуй, только Падмири. Она всегда привечала меня и… и тех, кто был со мной рядом. Не многие решились бы на такое, но Падмири не волновало мнение света. Она позволяла мне воспарять к вершинам блаженства и утешала в минуты утрат.

Сен-Жермен вновь промолчал. Ничего для него опасного за этими намеками не стояло. Кто-кто, но этот трогательный в своей праведной взвинченности стихотворец делить с Падмири ложе не мог и, значит, соперником ему не являлся. Он вслушивался в голоса парковых птиц и ждал, когда Джаминуйя продолжит рассказ.

— Я ведь из тех, что тяготеют не к женщинам, а к мужчинам, — счел нужным пояснить после паузы тот. — Раджа однажды вздумал меня оженить, но я не повиновался приказу. Падмири пошла просить за меня и вытребовала — а может быть, выторговала — мне жизнь и свободу. Так что счастьем беседовать сейчас с вами я обязан лишь ей.

Они подошли к развилке, и Джаминуйя кивком указал, куда надо свернуть. Тропинка пошла вдоль ручья, причудливо изгибаясь и прижимаясь к кустам. Звон комаров сделался нестерпимым, их хищная стайка кружила над ними, все укрупняясь, пока не достигла размеров маленького смерча. Джаминуйя усердно обмахивался чем-то похожим на веер, Сен-Жермен шел спокойно: алчные насекомые облетали его. Через какое-то время они выбрались на небольшую поляну.

— Если бы мне случилось влюбиться в женщину, это была бы Падмири, — заявил Джаминуйя.

Невдалеке что-то хрустнуло, и Сен-Жермен настороженно обернулся.

— В парке живет стадо оленей. Они иногда забредают сюда.

— Вы уверены, что это олень? — спросил Сен-Жермен, смущенный характером звука.

— Разумеется. — Джаминуйя насмешливо хохотнул, но почему-то ускорил шаг. — Какие вы все-таки, чужеземцы! Чуть припугни вас, и вы начинаете вздрагивать от безобидного треска сучка!

— Да уж, — пробормотал Сен-Жермен. — Этого у нас не отнимешь.

— Вы, чего доброго, вообразите, что на нас охотятся загги, — вновь рассмеялся поэт, но в его смехе слышались тревожные нотки. — Уже темнеет, — поразился он вдруг. — Давайте-ка поспешим.