Книга Мороз и ярость - Лиззи Принс

тебе то же самое. — В моем голосе есть что — то потустороннее, такое же, что я слышу, когда говорят Атлас, Арес или Аид. Это должно вселять страх. Это будет последний звук, который услышит этот кусок мусора.

Голова жреца резко поворачивается, и когда его глаза находят меня, я почти уверена, что он наложил в штаны.

— Эринии, — выдыхает он, глядя на меня. В книгах и фильмах много Фурий. Их часто изображают в виде ведьм или зверей со слюнявыми клыками и искривленными телами. Говорят, что наши крылья скользкие и перепончатые, но все это ложь. Это часть пропаганды, которую распространяют Боги. Что Фурии — безумные, неуравновешенные или жалкие существа, жаждущие ощутить вкус власти. Боги хотели очернить Фурий, поэтому никто и глазом не моргнул, когда они истребляли нас.

Жрец падает с женщины, отползая назад, как краб. Его ноги запутываются в красной мантии, и он продолжает падать. Я подкрадываюсь к нему медленно, шаг за шагом. Я хочу, чтобы он увидел, как смерть приближается к нему. Я хочу, чтобы он знал, что он будет привлечен к ответственности за свои действия. Я хочу, чтобы он посмотрел мне в глаза и увидел конец своего существования.

— Пожалуйста, пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь. Я служу Богам, я могу служить и тебе.

Конечно. жрец подумал, что мою лояльность можно купить. Что я хочу власти над другими.

— Меня не интересует ничего общего с такими отбросами, как ты. Все, чего я хочу, это чтобы ты знал, что я вырву твое сердце. Мой долг и честь — отомстить тем, кто недостоин. А ты меньше, чем подонок на подошве моего ботинка. — Мои крылья широко расправляются. Произнесение этих слов — очищение. Я так долго сдерживал свою Фурию, и то, что я наконец выпустила ее, кажется невероятным.

Гнев вспыхивает в глазах жреца, смывая страх. Я готова, когда он вскакивает с земли. Я позволяю ему думать, что у него есть шанс, когда он бросается ко мне. Он не успевает. Я вытягиваю руку, мои когти глубоко вонзаются ему в грудь. Почти без усилий я вырываю его сердце. Жрец стоит передо мной с широко раскрытыми глазами и отвисшим ртом, на его лице отражается шок от собственной смерти. Он с глухим стуком падает на землю.

Не удостоив его больше взглядом, я выбрасываю его сердце в мусорный контейнер. Именно там ему и место, вместе с остальным мусором в этом переулке. Я вытираю руку о платье и оборачиваюсь, чтобы проверить женщину. Только для того, чтобы увидеть, как Грир помогает ей подняться с земли. Там, где за мгновение до этого мои конечности были охвачены радостным возбуждением, оно быстро сменилось страхом.

О чем, черт возьми, я думала? Я знаю. Жар схватки, слишком долгое подавление моей Фурии — все это слилось в неоспоримую потребность наконец что — то сделать, невзирая на последствия. Глаза Грир останавливаются на моих темных крыльях, но нет ни малейшего намека на ее реакцию на это зрелище.

— Темная рука. — Женщина, над которой надругался жрец, падает на колени. Грир поднимает бровь, глядя на меня. Черт. Могла ли эта ночь стать еще хуже?

— Пожалуйста, встань. И убирайся отсюда к черту, — говорю я женщине, чьи глаза опущены.

— Давай просто сохраним это в тайне, ладно? — Грир снова помогает женщине подняться, практически подталкивая ее к концу переулка. Она по — прежнему не смотрит на меня, и это заставляет меня чувствовать себя дерьмово. Я не знаю, боится ли она меня, или это какая — то благоговейная чушь. Каковы бы ни были ее доводы, мне это не нравится.

— Уходи, пока не появились еще стражники или жрецы. — Грир прогоняет ее, как щенка.

Женщина убегает, а я с опаской смотрю на Грир. Она собирается сохранить мой секрет? Или использовать это против меня? Я резко втягиваю крылья, стискивая зубы от желания снова их выпустить. Моя Фурия все еще бушует, и она хочет выплеснуться на всех в красных мантиях и стражников, которые все еще сражаются.

Звук в начале переулка привлекает мое внимание. Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что Атлас пристально смотрит на меня.

Черт.

ГЛАВА 40

— В

ремя идти, — говорит Атлас.

Отис выходит в переулок позади него. Его гитара пропала, а губа разбита. Его глаза блестят, как будто он отлично провел ночь. Я молча соглашаюсь, что было чертовски приятно вырвать сердце этому мудаку.

— Полагаю, ни у кого из вас нет поблизости машины? — спрашиваю я, тайком пытаясь стереть с руки побольше быстро подсыхающей крови. Глаза Атласа отслеживают движение, а затем опускаются на бессердечного жреца, распростертого на грязной земле. Я останавливаюсь, пряча руку за спину.

— Есть, — отвечает Отис, пожимая плечами.

— Показывай дорогу. — Атлас жестикулирует, и я, прищурившись, смотрю на него. Что он успел увидеть? Грир знает, но знает ли и Атлас тоже? Насколько я облажалась?

Оказывается, что машина Отиса — это лимузин с водителем. Он ждет позади «Безумного Адамса», держась подальше от дерущихся у входа. «Подпольщиков» было достаточно, чтобы позаботиться о том, что осталось от стражников и жрецов. Мы все набились внутрь, потные и растрепанные. Атлас и Грир расположились на сиденьях по обе стороны машины, в то время как мы с Отисом заняли места в задней части лимузина.

— Мне жаль, что так вышло с твоей гитарой, — говорю я Отису, когда мы отъезжаем от места преступления.

Отис пожимает плечами, его пальцы выбивают ритм на бедре. — Она не была одной из моих любимых. Достойная жертва, чтобы ударить по лицу одного из этих жрецов — придурков.

Я понимаю, что мне нравится этот парень. Мне жаль, что мы отдаем его Богам. Может быть, нам стоит позволить ему сесть на самолет до Майорки. Не то чтобы Боги не смогли бы найти его, если бы захотели приложить усилия, но преподносить его на блюде кажется неправильным.

— Может, тебе стоит высадить нас здесь? — Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чувство вины, наконец, берет верх.

Атлас смотрит на меня стальными глазами, и я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него в ответ. Никто из нас не произносит ни слова. Я не уверена, что он увидел в переулке. Он видел мои крылья? Знает ли он, кто я? Расскажет ли он Богам? Своему гребаному отцу? Я так облажалась. Настоящий страх трепещет у меня в животе, как миллион крошечных мотыльков, пытающихся вырваться из этого органа.

Вся злость