Книга Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через три месяца Мария умерла от сердечного приступа. Тяжело переживая ее смерть, Орлов продолжал работать над своими мемуарами, в марте 1973 года он был отправлен в госпиталь с серьезной болезнью сердца и там умер в возрасте семидесяти восьми лет.
Кем же был этот незаурядный человек? Предателем или героем?
Предателем, ибо нарушил присягу, кое-что выдал о формах и методах работы, с 50-х годов сотрудничал с ФБР и ЦРУ. Скрылся, прихватив из кассы резидентуры изрядную сумму, да еще шантажировал! А что, если бы по какой-то случайности весь этот список попал в руки врага? Советская разведка не имела бы никаких позиций ни в Англии, ни в Германии, ни во Франции ни до, ни после войны!
Героем и звездой советской разведки, ибо честно работал на свою страну, никого конкретно не выдал, остался большевиком-ленинцем до конца и выступал против злодея Сталина!
М-да, выступать-то выступал, но уже после смерти тирана…
А вот сталинским наймитом побывал и ни в чем не повинных поумовцев в Испании (да и многих других) истребил безжалостной рукой.
Не почувствовал бы опасности и пожелали бы Хозяин и Судьба — вполне мог бы заменить и Николая Ивановича, и Лаврентия Павловича, и прочих.
Эффективный был разведчик, смелый, решительный — это факт. Но героем… Все-таки герои идут на жертвы ради других, Орлов же греб под себя.
А кто не греб?
Нельзя мерить грешного homo sapiens меркой Христа.
Сын Партии, славивший Сталина, убийца, верный муж и нежный отец, ас разведки, опиравшейся тогда на мощный Коминтерн, карьерист, эгоцентрик, авантюрист, хитрец, умевший постоять за себя, — такие таланты существовали во все времена, при самых разных режимах, идеология для них всегда лишь соус…
Орлов был человеком со всеми его достоинствами и слабостями, жизнь ему досталась нелегкая…
Как писал Бодлер:
О, ужас! Мы шарам катящимся подобны,
Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,
Невидимым мечом стегающий миры.
Самый скромный агент «пятерки»
Джон Кэрнкросс
Он умер октябрьским вечером 1995 года в восьмидесятидвухлетнем возрасте. Последние годы были ужасны: мучили не только нудная жизнь, плохие слух и зрение и медленно убивающая старость, чуть-чуть скрашенная молодой женой.
Приводила в ярость и угнетала шумиха, поднятая вновь вокруг его имени. Тогда, в 1951 году, когда он уволился с государственной службы, бросил, к чертовой матери, старую добрую Англию и уехал, казалось, что с прошлым покончено и оно уже не вернется.
Увы, не тут-то было!
Сначала его имя пережевывал Питер Райт, помощник начальника английской контрразведки, посмевший нарушить все каноны службы и выпустить в конце восьмидесятых свои сенсационные материалы. Правда, мадам Тэтчер запретила их в Англии, устроила шумный процесс, и нарушителю спокойствия пришлось доживать свои дни в далекой Австралии, но что проку?
Вновь на него накинулись журналисты, вновь забросали одними и теми же вопросами: был ли он пятым в великолепной «кембриджской пятерке»? Кто вербовал его, Филби или Блант? Или сами русские? Какая там, к черту, «пятерка»! Из одного Кембриджа вышло не меньше дюжины русских агентов, не говоря об Оксфорде, правда, история об этом умалчивает. И слава богу.
После Райта в начале девяностых его дело закрутил сбежавший на Запад сотрудник КГБ Гордиевский: в Москве времени зря не терял, решил солидно обеспечить себе будущее, покопался в архивах и потом все это выплеснул на страницы книги.
И снова закрутилась карусель: кто же пятый?
В Прованс, как мухи, слетелись журналисты, одна сволочь устроила ему засаду, выскочила из-за угла с кинокамерой и прямо спросила: вы были пятым? Конечно, он говорил, что все это нонсенс, злой вымысел, клевета.
Так он и стоит в кадре, худой, со злым, вытянутым лицом, стоит и говорит: никаких комментариев, ничего не было, с русскими я не работал!
В таких случаях подают в суд за клевету, но как он мог это сделать, если английская контрразведка прекрасно знала, что он был одним из самых эффективных советских агентов. Пусть пятым, если это нравится глупой публике, которая заглатывает все, что сует ей в пасть пресса.
А тут еще с этой дурацкой горбачевской гласностью потянулись, словно поганки, воспоминания старых чекистов, и опять его имя, хотя без лишних подробностей…
Сам сел за мемуары, но шли они туго, думал о смерти, вдруг стала раздражать Франция, в которой он прожил многие годы, вспомнил, что его соратник по «пятерке», тоже, между прочим, шотландец, Дональд Маклин повелел отвезти свой прах из Москвы в суровый Альбион. Живого его мигом арестовали бы и засадили до конца дней в каталажку, а прах… праху мстят только в России.
Джон Кэрнкросс был шотландцем и гордился этим — только неучи смешивают в одну кучу шотландцев с англичанами.
В Шотландии своя культура, свой виски, своя тягучая волынка, свои клетчатые юбки, свои вересковые поля, свои танцы, и только шотландцы умеют по-настоящему бить в тимпаны! Между прочим, имеется и своя партия, которая стоит за выход из империалистической Англии. В Шотландии все есть.
Он родился в 1913 году в Глазго, в скромной семье рабочего, однако путь отца его не прельщал. Был одарен, как и его старший брат, прекрасный экономист, который впоследствии возглавил государственную экономическую службу, а затем стал президентом университета в Глазго.
Джон схватывал все на лету, совсем юным победил на конкурсе и поступил в академию Хамильтона близ Глазго, а в семнадцать лет уже изучал в университете в Глазго французский, немецкий, политэкономию. К языкам он был счастливо предрасположен и в 1933–1934 годах закрепил французский в Сорбонне, там он за один год получил диплом, на который обычно убивают года три. Затем он поступил в Тринити — колледж Кембриджского университета, где все и началось…
Впереди были блестящая научная карьера, профессорская мантия и квадратная шапочка, признание восхищенных читателей и слушателей.
Так он, наверное, и хотел, но не позволило горячее шотландское сердце.
В Глазго, где он вырос, царила бедность, которая и не снилась в те годы Лондону, мировой экономический кризис больно ударил по Англии, социальные отношения в стране обострялись, в Германии поднял голову фашизм, готовый сожрать всю Европу. Коммунистические идеи легли на сердце юноше, они захлестнули его, и он вступил в компартию. Казалось, что никто,
