Книга Остров тысячи тайн: невероятная история жизни двух ученых на необитаемом острове - Джилберт Клинджел

на полпути и с силой продохнул воздух через нос, чтобы ослабить давление, от которого внезапно заложило уши. Вскоре внутри шлема что-то пискнуло или скрипнуло – и давление пришло в норму. Проскользнув по веревке оставшиеся шесть футов, я спрыгнул на песок и постоял некоторое время, набираясь духу. Поскольку рыбина не достигала в длину и шести футов, я чувствовал себя более или менее уверенно. Будь она крупнее, пожалуй, не стоило бы рисковать. Но я впервые в жизни видел живую рыбу-молот, и мне не хотелось упускать случай познакомиться с ней.

Нельзя себе представить более фантастического существа. От жаберных щелей до хвоста это обыкновенная акула, гибкая и грациозная. Но от жаберных щелей к кончику носа – это что-то совершенно несообразное, не рыба, а пародия на рыбу. Нелепейшая голова, на крайних точках которой посажены маленькие глаза; длинные узкие щели спереди – это ноздри, каких нет ни у одной акулы. При таких огромных органах обоняния неудивительно, что она так быстро почуяла моллюсков. Когда рыба повернулась, я разглядел, что рот находится значительно позади того, что называется молотом, то есть наростов по бокам головы. Снизу рыба была светло-желтого цвета, сверху – темно-коричневого со слегка проступающими крапинами. Мне ужасно хотелось понять, какой цели служит эта удивительного строения голова, но никаких указаний на этот счет я не нашел.

Каковы бы ни были функции молота, ясно, что он моему чудовищу ничуть не мешал: такой подвижной акулы я еще не видел. Если в семействе акул песчаных акул можно уподобить жителям наших южных штатов – ибо ничто, кроме страха, не заставит их двигаться в ускоренном темпе, – то рыба-молот своим темпераментом похожа на жителей Нью-Йорка. Брызжа энергией и нетерпением, они неустанно снуют с места на место, работая как дьяволы, чтобы заработать на хлеб, мчась сквозь жизнь, как будто самое их существование зависит от скорости.

Взбудораженная тем, как легко ей достался обед из моллюсков, рыба-молот с невероятной быстротой сновала над местом недавнего пиршества. Аппетит у нее, вероятно, только разыгрался, ибо она принялась охотиться за маленькими губанами; привлеченные запахом моллюсков, они легкомысленно покинули свое убежище – одинокий коралловый куст, еле видный в толще воды. Одному из губанов удалось спастись. Он стремглав юркнул в щель на дне, вырытую каким-то животным, ибо вокруг входного отверстия была возведена насыпь из ила. Другому не повезло: он совершил ошибку, бросившись напрямик к своему коралловому дому. На моих глазах акула продемонстрировала неслыханный акробатический трюк – ничего подобного я не видел за многие часы пребывания под водой. Она бросилась за губаном. Хвост преследуемой рыбешки вибрировал с такой быстротой, что расплывался в одно пятно. Губан мчался что было мочи, спасая свою жизнь. Но силы были слишком неравны. Большая рыба стремглав пронеслась над своей крохотной жертвой, на какую-то долю секунды повисла в воде, а затем нырнула вниз. Губан, чувствуя трагедию, нависшую над его головой, резко остановился и, извернувшись всем телом, бросился назад – увы, слишком поздно. Акула сделала великолепный иммельман, перевернувшись спереди назад по всей длине тела. Затем снова нырнула и, сделав пол-оборота, раскрыла пасть и сомкнула ее над губаном. Без малейшей передышки акула сделала еще один вираж и прошла буквально в нескольких дюймах над дном, подняв небольшой песчаный вихрь. Затем понеслась по широкой дуге, постепенно замедляя движение, остановилась на половине пути между дном и поверхностью и провисела неподвижно по крайней мере минуту. Я увидел, как она глотнула раз или два, и из ее пасти выпала маленькая серебристая чешуйка. Крутясь и покачиваясь в воде, чешуйка медленно пошла ко дну, поблескивая в лучах солнца.

Замедленное падение крошечного серебристого мотылька после столь бурных событий произвело на меня ошеломляющее впечатление. С чем это можно сравнить? Пожалуй, только с серебристым звоном осколков, падающих на землю после леденящего душу грохота автомобильной катастрофы. Я живо помню это ощущение. Какой-то безрассудный лихач сбил с дороги машину, в которой я ехал, она врезалась в телеграфный столб и сшибла его. К счастью, обошлось без жертв. И вот в памяти у меня почему-то ярче всего запечатлелся не грохот самого столкновения, а тоненький звон мельчайших осколков ветрового стекла, скатывающихся по измятому металлу в неожиданной тишине, воцарившейся после катастрофы. С тех пор всякий раз, когда я слышу звон разбитого стекла, я непроизвольно моргаю. А если мне случается вспомнить рыбу-молот, перед глазами тотчас возникает серебристая чешуйка, падающая на дно сквозь толщу лазурной воды.

Акула постояла минут пять на месте, повиснув между дном и поверхностью, затем, плавно работая всем своим сильным телом, уплыла в голубую неизвестность. Прежде чем окончательно скрыться из виду, она отклонилась в сторону, чтобы обследовать что-то, чего я не мог различить. У меня было такое чувство, будто передо мной существо из какого-то чуждого мне мира. Казалось, оно явилось из глубин прошлого, чтобы провести один быстролетный час в настоящем. Тем не менее весьма вероятно, что акулы, ныне живущие в океанских безднах, будут в изобилии населять воды земного шара и тогда, когда воздвигнутые людьми города превратятся в осыпающиеся курганы, и что они будут продолжать пожирать ракообразных и рыб, как они делают это сейчас и делали в течение бесчисленных веков.

Ночью на дне океана

Должен признаться, что 14 мая в половине десятого вечера мне было немного не по себе. Меня мучило щемящее чувство под ложечкой, как бывает при сильном голоде. Уже давно переступил я тот возраст, когда явления природы пугали меня. Хороший шторм и сейчас внушает мне благоговение; я отношусь к нему с уважением, в то же время стараясь укрыться от него подальше. Но я его не боюсь. Пауки и змеи не вызывают у меня ни малейшей дрожи; я достаточно долго их изучал и знаю, что в большинстве своем эти твари совершенно безвредны. Я отношусь к ним с интересом и способен оценить их красоту. Точно так же смотрю я и на прочих представителей животного царства, – ведь я рассказал читателю о своем отношении к акулам и осьминогам.

Я вышел в море на лодке и до наступления темноты уже находился за полосой прибоя. Солнце садилось, придавая небу золотые и малиновые тона, отбрасывая багровые тени на темную линию берега и окрашивая обычно белый песчаный пляж в пурпур; пассат улегся, и белые барашки волн, весь день стремившиеся на запад, исчезли. Из открытого моря накатили валы, и, когда темнота, надвинувшись с востока, одеялом прикрыла землю, море притихло, и только легкая зыбь