Книга Разделенный город. Забвение в памяти Афин - Николь Лоро

Запрещая все díkai, которые могли бы разжечь старую злобу, город, несомненно, хочет избежать пробуждения недопустимого «гнева» – гнева, в гражданской войне сталкивавшего партии друг с другом[1005], но также и гнева афинских судей против обвиняемых, возможно, не являвшегося одним лишь аристофановским топосом[1006], – и тем самым стремится обезопасить себя от риска продолжения или возобновления stásis на другой почве. Тем более что наши источники приписывают тому же самому Архину, умеренному политическому мужу и великому победителю времен демократической реставрации, как то, что он заставил соблюдать амнистию, призвав афинян предать смерти без суда одного упрямого демократа, захотевшего припомнить прошлое[1007], так и изобретение paragraphē, «возражения о неприемлемости», известного нам благодаря речи Исократа «Против Каллимаха», с чьей помощью обвиняемый мог помешать проведению процесса, который инициировался его противником в нарушение амнистии[1008].

Поэтому, хотя и вполне возможно, что институт арбитров самим своим существованием свидетельствует о сопротивлении афинян огосударствлению правосудия, тем не менее договорным отказом от предъявления своих претензий и прав в судах, о котором торжественно объявляют оба лагеря, афиняне свидетельствуют о совсем другом сопротивлении: о сопротивлении, испытываемом объединенным городом перед возможностью судебного процесса, в котором он видит продолжение той борьбы, что он больше всего хотел бы забыть[1009].

Stásis, díkē: случай Флиунта

Чтобы завершить, позвольте мне еще раз покинуть Афины, чтобы a contrario верифицировать реконструированную таким образом логику.

В V книге «Греческой истории» Ксенофонт упоминает о событиях во Флиунте, городе в Пелопоннесе, который в 382 году до нашей эры на свою беду испытывал трудности с тем, каким образом сообществу граждан безболезненно осуществить урегулирование гражданской войны. Первый акт того, что поначалу могло показаться удовлетворительным примирением, состоит в решении позволить вернуться изгнанникам (проспартанской партии) и вернуть им их имущество, даже если для этого придется за общественный счет возместить ущерб покупателям этих владений[1010]; и когда историк добавляет, что «если между сторонами случится какой-либо спор, он должен решаться в суде (díkēi diakrithēnai[1011])», читатель, знакомый с тем, как обстояли дела в Афинах, задается вопросом: не имеем ли мы здесь наконец дело с контрпримером? Неужели нашелся по крайней мере один греческий город, не испугавшийся обращения к судебным процессам, чтобы улаживать распри, следующие за примирением? Но идет ли речь действительно о примирении? Ведь и в самом деле, в противоположность всем принятым практикам восстановления гражданского мира, такой образ действий подразумевает, что граждане и те, кого они изгнали, не приносили никакой клятвы об амнистии.

Дальнейшие события быстро показывают, что то, что представлялось экономичным решением, таковым не было. Ибо, если поверить Ксенофонту, обитатели Флиунта – те, кто, руководствуясь антиспартанскими настроениями, до этого момента удерживали в своих руках дела города – на деле отказали бывшим изгнанникам в признании их прав (tōn dikaíōn). Последние, ссылаясь на договоренности[1012], требовали, чтобы споры разрешались посредством трибунала, но уточняли – или, скорее, добавляли, – что он должен был быть «равным» (en ísōi dikastēríōi krínesthai), что перевод Жана Атцфельда передает как «нейтральный»[1013].

Нейтральный? Продолжение фразы проясняет, что следует под этим понимать, ибо мы читаем, что «флиунтцы же принуждали к тому, чтобы споры разбирались в самом городе (en autēi tēi pólei diadikázesthai)[1014]». Из чего становится очевидным, что обращение к «нейтральному» трибуналу по определению исключало обращение в любую городскую юрисдикцию; согласно логике жалобщиков эта беспристрастная[1015] [équitable] инстанция могла состоять только из граждан других городов, «иностранных судей», по сути, арбитров, которых, возобновляя практику архаической эпохи, эллинистические города регулярно будут приглашать, чтобы улаживать свои междоусобицы[1016]. И Ксенофонт дает слово изгнанникам, возражающим: «что это за правосудие, когда судят сами виновные»? «Виновные» (hoi adikoūntes): так, на своем предвзятом и партийном языке они называют тех, чей политический порядок лишил их города и имущества. Несложно догадаться, что находящиеся у власти остались глухими к этим аргументам, и поэтому, возвращаясь на путь изгнания, вторые отправились жаловаться в Спарту.